Царица Проклятых
Шрифт:
Интересно, а если бы он никогда не пил из этой чаши, явился бы ему этот сон, это видение, это предзнаменование гибели?
На него стали оборачиваться прохожие – наверное, он опять разговаривает сам с собой. Порыв ветра заставил его громко вздохнуть. Впервые за все эти годы у него возникло искушение вскрыть медальон и флакон и ощутить на языке обжигающий вкус крови.
«Приди ко мне, Арман!»
Сон, пришедший к нему сегодня в полдень, оказался самым тревожным из всех.
Он сидел на скамейке в небольшом парке возле Уотертауэр. Раскрыв оставленную кем-то газету, он увидел объявление: «ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ В САН-ФРАНЦИСКО СОСТОИТСЯ КОНЦЕРТ ВАМПИРА ЛЕСТАТА». Кабельные телеканалы будут
А что, если Арману ничего не известно? Но в витринах музыкальных магазинов на острове Ночи наверняка выставлены пластинки Вампира Лестата. Его пленительные, гипнотические песни непременно звучат во всех элегантных салонах и фойе.
В какой-то момент Дэниелу даже пришло в голову отправиться в Калифорнию самостоятельно. Конечно, он сможет каким-нибудь чудом забрать из отеля свой паспорт и пойти с ним в банк. Богатый, ах какой же он богатый, этот бедный смертный мальчик…
Но о столь решительном поступке и думать нечего. Теплые лучи солнца согрели его лицо и плечи, и он поудобнее устроился на скамейке, подложив под голову свернутую газету.
И вновь пришел сон, поджидавший его все это время…
Полдень в стране близнецов: солнечный свет заливает поляну. В царящей вокруг тишине слышится только пение птиц.
Близнецы неподвижно стоят в пыли, на коленях. Женщины очень бледны, у них зеленые глаза и длинные, вьющиеся медно-рыжие волосы. На них красивые одежды: белые полотняные платья прибыли из далекой Ниневии, где жители деревни купили их на рынке, чтобы умилостивить могущественных ведьм, которым подчиняются даже духи.
Погребальное пиршество готово. С печи сняты и отложены в сторону глиняные кирпичи, и горячее, дымящееся тело, из-под потрескавшейся кожи которого сочится желтая жидкость, покоится на каменной плите. Почерневшее обнаженное существо, прикрытое только спекшимися листьями. Зрелище привело Дэниела в ужас.
Но никого из присутствующих оно не ужасало – ни самих близнецов, ни жителей деревни, опустившихся на колени в ожидании начала пиршества.
Это пиршество было и правом и обязанностью близнецов. Обугленное тело на каменной плите принадлежало их матери. Человеческое должно остаться с людьми. Возможно, трапеза продлится целые сутки, но все будут наблюдать за ней до самого конца.
И вот по окружившей поляну толпе пробегает волна возбуждения. Одна из сестер поднимает блюдо, на котором лежат мозг и глаза, а другая кивает головой и берет блюдо с сердцем.
Итак, раздел состоялся. Раздается барабанная дробь, однако самого барабанщика Дэниел не видит.
Медленный, очень четкий и жесткий ритм.
«И да начнется пир!..»
Но вдруг раздается крик – Дэниел ожидал, что именно так и случится. «Остановите солдат!» Но он не в силах что-либо сделать. Именно так все это где-то произошло – теперь он в этом совершенно уверен. Это не сон, это видение. И он там не присутствует. Солдаты выскакивают на поляну, деревенские жители бросаются врассыпную, близнецы ставят блюда и пытаются прикрыть своими телами дымящееся угощение. Это походит на всеобщее сумасшествие.
Солдаты с удивительной легкостью отрывают их от камня и поднимают плиту – тело падает, рассыпаясь на части, – а сердце и мозг швыряют в пыль. Близнецы пронзительно кричат, их вопль повторяется снова и снова…
Отовсюду доносятся крики крестьян, солдаты убивают их прямо на бегу. Горные тропы усеяны мертвыми и умирающими. Упавшие с блюда глаза матери вместе с мозгом и сердцем втоптаны в грязь.
Одна из сестер, с заломленными за спину руками, взывает к духам о мщении. И они откликаются, они действительно приходят. Поднимается вихрь. Но этого недостаточно.
Только бы все это наконец закончилось. Но Дэниел не может проснуться.
Безмолвие. В воздухе полно дыма. Там, где веками жили эти люди, не осталось ничего. Глиняные кирпичи разбросаны в беспорядке, глиняные горшки разбиты, все, что могло сгореть, сгорело. Мухи слетаются к лежащим на земле телам младенцев с перерезанным горлом. Никто не предаст огню эти трупы, никто не поглотит их плоть. Этот ритуал вместе со всеми его силами и тайнами навсегда исчезнет из жизни людей. Приближаются шакалы. Солдаты уже ушли. Где же близнецы? Он слышит их плач, но нигде не может их найти. Над узкой извилистой дорогой, пересекающей долину и уходящей в сторону пустыни, разражается невиданной силы гроза. Духи вызывают гром. Духи проливают дождь.
Глаза его широко распахиваются. Чикаго, Мичиган-авеню, полдень. Сон исчез, как будто выключили свет. Он сидит, дрожащий, обливающийся потом.
Неподалеку работает радиоприемник. Завораживающий, скорбный голос Лестата поет о Тех, Кого Следует Оберегать:
Мать и Отец,Храните молчание,Храните свои тайны,Но те, кто еще способен,Пойте со мной эту песню.Сыновья и дочери —Дети Тьмы,Возвысьте свой голосИ пойте хором,И да услышат нас Небеса.Собирайтесь все вместе,Братья и сестры,И приходите ко мне.Он поднялся и пошел. В Уотер-тауэр, так похожий на остров Ночи с его необъятными магазинами, нескончаемой музыкой, обилием огней и сияющими стеклами витрин.
Сейчас уже почти восемь, а он все идет и идет, чтобы только не заснуть, сбежать от сна. Ему было совсем не до музыки и света. Как долго будет длиться этот сон в следующий раз? Суждено ли ему узнать, живы они или погибли? Мои красавицы, мои несчастные красавицы…
Он остановился и на минуту повернулся спиной к ветру, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то издалека бою курантов, и тут заметил заляпанные грязью часы над прилавком дешевой забегаловки: так и есть, Лестат на Западном побережье уже поднялся. Интересно, кто с ним сейчас? Там ли Луи? И концерт… до него осталось чуть больше суток. Катастрофа! Арман, пожалуйста.
Резкий порыв ветра заставил его отступить на несколько шагов, и его затрясло от холода. Руки заледенели. Кажется, никогда в своей жизни он еще так не замерзал. Вместе с толпой он терпеливо пересек Мичиган-авеню возле светофора и остановился перед стеклянными витринами книжного магазина, увидев выставленную там книгу «Вампир Лестат».
Арман ее, конечно же, прочел, слово за словом проглотил в свойственной ему жуткой, просто кошмарной манере чтения: он безостановочно перелистывал страницу за страницей, сверкающим взглядом мгновенно схватывая текст, пока не добирался до конца книги; после этого он отбрасывал книгу в сторону. Как может создание, сияющее такой красотой, вызывать такое… как бы это сказать, отвращение, что ли? Нет, он вынужден признать, что никогда не испытывал отвращения к Арману. Его неизменным чувством была скорее неутолимая и безнадежная страсть.