Царица Проклятых
Шрифт:
Джесс резко села с открытыми глазами. Она кричала.
Она до сих пор ощущала эхо своих криков, но в доме она одна, и никто другой слышать их не мог. Потом все стихло, и в наступившей тишине лишь слабо поскрипывала кровать, покачиваясь на цепях. В густом лесу за окнами пели птицы; удивительно, но она почему-то была уверена, что часы уже пробили шесть.
Сон быстро рассеивался. Она отчаянно пыталась удержать его, разглядеть детали, которые всегда ускользали: во что были одеты эти неизвестные ей люди, какое оружие держали в руках солдаты, лица близнецов… Но все исчезло. Остался только осадок в душе да отчетливое представление о том, что произошло, – и еще уверенность, что Вампир Лестат каким-то образом связан с этими снами.
Еще не проснувшись окончательно,
И все же она колебалась и продолжала сидеть, задумчиво глядя на белые розы на столике рядом с кроватью. За ними в открытом окне она видела южное небо, окрашенное слабым оранжевым светом. Она взяла записку, лежавшую рядом с цветами, и перечитала ее еще раз.
«Дорогая моя!
Я только что получила твое письмо, так как нахожусь далеко от дома и прошло немало времени, пока оно наконец дошло до меня. Я понимаю твое увлечение этим созданием, Вампиром Лестатом. Его песни звучат даже в Рио. Я уже прочла присланные тобой книги. И мне известно о твоих исследованиях этого создания, проведенных для Таламаски. Что касается твоих снов о близнецах, то мы должны обсудить это вместе. Они чрезвычайно важны. Ибо подобные сны видят и другие. Но умоляю тебя – нет, я приказываю тебе: не ходи на концерт. До моего приезда ты должна оставаться на территории Сономы. Я выезжаю из Бразилии при первой же возможности.
Дождись меня.
С любовью,
– Маарет, прости меня, – прошептала она.
Но о том, чтобы не поехать туда, даже и помыслить невозможно. И если кто-то в мире способен ее понять, так только Маарет.
Руководители Таламаски, где она проработала двенадцать долгих лет, никогда не простят ей неподчинение их приказам. Но Маарет известно, почему она так поступает. Причиной тому сама Маарет. Маарет обязательно простит ее.
У нее кружилась голова. Кошмар по-прежнему не отпускал ее. Обстановка комнаты скрывалась в полумраке, но неожиданно сумерки сменились таким ярким светом, что его отражали даже поросшие лесом холмы. Розы тоже слегка светились, как белая кожа близнецов в снах.
Белые розы… Она попыталась вспомнить, что именно слышала о белых розах. Белые розы посылают на похороны. Но нет, Маарет, конечно, имела в виду совсем не это.
Джесс взяла обеими руками один из бутонов, и лепестки мгновенно раскрылись. Какая прелесть! Она прижала его к губам, и к ней вдруг вернулось слабое, но сияющее воспоминание о давно прошедшем лете: этот же дом, освещаемая свечами комната и Маарет, лежащая на ковре из лепестков роз; их было так много – белых, желтых, розовых, и она собирала их в ладони и прижимала к лицу и к шее.
Видела ли это Джесс на самом деле? Множество лепестков роз, запутавшихся в длинных рыжих волосах Маарет. Волосы – такие же, как у Джесс. И как у близнецов из сна – густые, вьющиеся, отливающие золотом.
Это лишь один из сотни фрагментов воспоминаний, которые ей впоследствии так и не удалось сложить воедино. Но какие из событий того восхитительного, безвозвратно ушедшего лета она помнит сейчас или не помнит, теперь уже не имеет значения. Ее ждет Вампир Лестат: даже если она не получит ответа, развязка все равно наступит, и нельзя утверждать с уверенностью, что ею не станет смерть.
Она встала и оделась. Потертая курка вместе с расстегнутой у горла мужской рубашкой и джинсами в последнее время словно превратились в ее вторую кожу. Она натянула потрепанные кожаные ботинки. Быстро прошлась по волосам расческой.
Теперь пора оставить пустой дом, в который она вторглась сегодня утром. Тяжело уходить. Но еще тяжелее было решиться прийти сюда.
Она дошла до конца просеки, когда еще только начало светать, и была
Поднимаясь по ступенькам парадного входа с зажатым в руке старым ключом, она чувствовала себя шпионкой. Судя по всему, здесь уже много месяцев никто не появлялся. Везде только пыль и листья.
Однако в хрустальной вазе ее ждали розы, а к двери были приколоты записка и конверт с ключом.
Несмотря на усталость после ночи, проведенной за рулем машины, она много часов бродила по знакомым местам, словно исследуя их заново. Ей необходимо было пройтись по длинным полутемным галереям, по подавляющим своей величиной комнатам. Дом с его громадными балками, поддерживающими потолки из нестроганых досок, и тянущимися вверх от круглых каменных очагов заржавевшими, покрытыми сажей трубами более чем когда-либо походил на неотделанный дворец.
Даже мебель здесь была массивной – каменные столы, кресла и диваны из неполированного дерева с грудами мягких подушек, книжные полки и ниши в некрашеных кирпичных стенах.
Этот дом отличался каким-то грубоватым средневековым величием. На фоне окон, напоминающих бойницы, и каменных полов вполне органично выглядели образчики искусства племени майя, чаши этрусков и хеттские статуэтки. Дом стоял словно крепость и дарил ощущение безопасности.
Лишь творения Маарет сверкали яркими цветами, как будто заимствовали их у деревьев и неба. Память ни в малейшей степени не преувеличила их красоту. Повсюду лежали толстые, мягкие вязаные шерстяные коврики с разнообразными узорами из полевых цветов и травы, и создавалось впечатление, что под ногами у вас вовсе не коврики, а сама земля. Бесчисленное множество стеганых подушек украшали нашитые на них любопытные фигурки и странные символы. И наконец, стены были сплошь покрыты гигантскими матерчатыми коврами – своего рода современными гобеленами, на которых по-детски безыскусно были запечатлены поля и ручьи, леса и горы; солнце и луна, соседствующие друг с другом в небе, восхитительной прелести облака и даже падающие струи дождя. Мириады мельчайших лоскутков ткани, нашитые с поразительной аккуратностью, чтобы во всех подробностях воссоздать детали падающей каскадом воды или плавно опускающегося на землю листа, обладали жизненной силой примитивной живописи.
Увидев все это вновь, Джесс чуть не умерла от восторга.
К полудню, голодная, с кружащейся после бессонной ночи головой, она наконец осмелилась поднять засов двери, которая вела в тайные помещения без окон, расположенные внутри самой горы. Затаив дыхание, она пошла по каменному коридору. Когда она обнаружила, что библиотека не заперта, и зажгла лампу, сердце у нее бешено застучало.
Господи, пятнадцать лет назад она провела здесь самое счастливое время своей жизни. Все ее удивительные приключения, погоня за призраками по заданию Таламаски – ничто в сравнении с теми волшебными, незабываемыми днями.
Вместе с Маарет они сидели здесь, в библиотеке, у пылающего огня. Ее приводили в восторг бесчисленные тома удивительной и восхитительной семейной истории. Родословное древо «Великого Семейства», как неизменно называла его Маарет, – «нить, которая ведет нас по лабиринту, именуемому жизнью». С какой любовью она доставала для Джесс эти книги, отпирала шкатулки, заполненные древними пергаментными свитками.
В то лето Джесс не смогла до конца постичь все значение того, что ей посчастливилось увидеть. Постепенно она запуталась и утратила ощущение реальности происходящего, словно папирусы, усеянные неведомыми ей письменами, возникли из мира грез. К тому времени Джесс была уже опытным археологом, работала на раскопках в Египте и Иерихоне. И тем не менее она не могла расшифровать эти таинственные иероглифы. Господи, сколько же им лет?