Царица Проклятых
Шрифт:
– Я сейчас вернусь, дорогая, – прошептала она, поцеловав куклу в лоб.
Где же этот чертов телефон? Ну конечно, он же в холле. Но, подойдя ближе, она увидела, что оборванный провод обмотан вокруг аппарата. Он не включен! Она ясно видела, что он не включен. И все же она слышит, как телефон продолжает звонить, и это не слуховая галлюцинация – из аппарата доносится один пронзительный звонок за другим! И масляные лампы! Господи, в этой квартире вообще нет масляных ламп!
«Все в порядке, успокойся, ты и раньше видела подобные вещи. Бога ради, не впадай в панику. Думай! Что тебе следует сделать? – Но она готова была кричать от ужаса. Телефон звонил не умолкая! –
– Джесс?
В слепом ужасе она помчалась обратно в спальню, но споткнулась о ножку стула и рухнула на накрахмаленный полог кровати. Все ненастоящее! Ничего этого здесь нет! Надо забрать куклу, книгу, четки! Запихнув их в холщовую сумку, она с трудом встала на ноги и побежала к задней лестнице. Ступив на скользкий металл, она едва не упала. Сад, фонтан… Но ведь здесь же сплошные сорняки, и она это знает. Путь ей преградили кованые ворота. Иллюзия. Пройти через них! Бежать!
Она оказалась во власти классического ночного кошмара и не могла от него освободиться, а когда выбежала наконец на булыжную мостовую, ее буквально оглушили топот конских копыт и грохот колес. Она двигалась словно в замедленной съемке, движения были неловкими и каждое стоило ей больших усилий – негнущимися пальцами она нащупывала ключи от машины, открывала дверцу, пыталась завести машину…
Пока она добиралась до Французского квартала, вся одежда промокла от пота. По кричаще пестрым, обшарпанным центральным улицам Джесс, глотая слезы, продолжала ехать вперед, к шоссе. Остановившись в пробке возле склона, она обернулась. На заднем сиденье – никого. Ладно, значит, ее не преследуют. Холщовая сумка лежала у нее на коленях; она чувствовала прижатую к груди твердую фарфоровую голову куклы. Она отвезет все это в Батон-Руж.
В отель она приехала совершенно больная – у нее едва хватило сил подойти к стойке. Пожалуйста, аспирин, термометр… Будьте любезны, проводите меня до лифта…
Когда восемь часов спустя она проснулась, был уже полдень. Сумку она по-прежнему сжимала в руках. Джесс измерила температуру – почти сорок! Она позвонила Дэвиду, но связь была отвратительной. Он перезвонил ей сам, но лучше не стало. Тем не менее она постаралась объяснить ему все как можно понятнее. Дневник принадлежал Клодии – в этом не может быть сомнений, – и он все подтверждает! А телефон был отключен, но она слышала женский голос! Масляные лампы горели, когда она выбегала из квартиры. Квартира была полна мебели, в камине горел огонь. А вдруг из-за камина и ламп в квартире возникнет пожар? Дэвид должен что-то сделать! Он отвечал, но она почти ничего не расслышала. Сумка у нее, сказала она, ему не стоит беспокоится.
Когда она открыла глаза, уже стемнело. Ее разбудила головная боль. Электронные часы на туалетном столике показывали десять тридцать. Мучительно хотелось пить, но стакан возле кровати пуст. В комнате был кто-то еще!
Она перевернулась на спину. Сквозь тонкие белые занавески в комнату проникал свет. Так и есть, вон там. Ребенок, маленькая девочка. Она сидела в кресле, у стены.
Джесс отчетливо видела силуэт: длинные золотистые волосы, платье с пышными рукавами, ноги не достают до пола, и девочка болтает ими в воздухе. Она постаралась сосредоточиться. Ребенок… Но это же невозможно! Видение? Нет. Нечто материальное. И недоброе. Источающее угрозу… И этот ребенок смотрел на нее…
Клодия!
Она выбралась из постели, едва не упала и, не выпуская из рук сумку, попятилась к стене. Девочка встала. Звук ее шагов по ковру слышался вполне отчетливо. Ощущение угрозы стало еще сильнее. Направляясь к Джесс, девочка пересекла полосу света перед окном, и в этом свете были ясно видны ее голубые глаза, пухлые щеки, мягкие обнаженные ручки.
Джесс закричала. Прижимая к себе сумку и ничего не видя перед собой, она бросилась к двери. Не в силах сдержать пронзительный крик и страшась обернуться, она принялась лихорадочно дергать запор и цепочку. Кто-то звал ее с другой стороны. Наконец ей удалось открыть дверь и, спотыкаясь, выйти в коридор.
Ее окружили люди, но она, не обращая на них внимания, устремилась прочь, подальше от комнаты. Потом кто-то помогал ей подняться на ноги – видимо, она опять упала. Кто-то другой принес стул. Она плакала, старалась успокоиться, но не могла остановиться и все это время обеими руками прижимала к себе сумку с дневником и куклой.
Она не позволила забрать сумку и врачам «скорой помощи». В больнице ей дали антибиотики, успокоительное и столько наркотиков, что кто угодно сошел бы с ума. Она свернулась в постели, как ребенок, а рядом под одеялом лежала сумка. Стоило сиделке даже чуть дотронуться до нее, как Джесс просыпалась.
Только через два дня, когда приехал Эрон Лайтнер, она передала сумку ему. Еще окончательно не придя в себя, Джесс полетела вместе с ним в Лондон. Сумка лежала на коленях у Лайтнера, и он всю дорогу трогательно заботился о Джесс – успокаивал, утешал и оставался рядом, когда она время от времени засыпала. Перелет был долгим. Только перед самым приземлением она обнаружила исчезновение браслета – ее прекрасного серебряного браслета нигде не было. Она тихо плакала с закрытыми глазами. Браслет Маэла пропал.
Ее сняли с задания.
Она догадалась об этом раньше, чем ее поставили в известность. Она слишком молода для такой работы, сказали они, слишком неопытна. Отправить ее туда было ошибкой с их стороны, и продолжать работу слишком опасно. Конечно, то, что она сделала, «невероятно ценно». А призрак обладал необычайной силой. Дух мертвого вампира? Вполне возможно. Звонящий телефон – ну что ж, о подобных вещах сообщают довольно часто, духи используют для общения и для запугивания различные средства. Ей лучше пока отдохнуть, постараться забыть о том, что произошло. Расследование продолжат другие.
Что касается дневника, то она успела прочесть почти все, в немногих оставшихся записях не содержится ничего более важного, чем то, что ей известно. Специалисты в области психометрии, занимавшиеся четками и куклой, не смогли ничего обнаружить. Эти вещи будут храниться с соблюдением строжайших мер предосторожности. Но Джесс должна немедленно перестать об этом думать.
Джесс не желала соглашаться с их доводами. Она умоляла позволить ей вернуться. Она даже устроила нечто вроде сцены. Но это было все равно что спорить с Ватиканом. Когда-нибудь, лет этак через десять, а то и двадцать, она опять сможет вернуться к исследованиям в этой сфере. Никто не исключает такой возможности, но в настоящее время об этом не может быть и речи. Джесс должна отдыхать, поправляться, забыть о том, что произошло.