Царицын ключ
Шрифт:
— Пойду в Красное, ничего со мной не случится.
— Куда ты пойдешь? — возмутилась Элла. — На тебе же лица нет!
— Хорошо, — сдался Андрюша. — Тогда я иду отдыхать. Через час прошу меня разбудить. К тому времени, надеюсь, и гроза пройдет. Дайте слово, что меня разбудите. — И он твердым шагом, хоть ноги и ныли от дневных хождений, прошел в холодную горницу, рухнул на постель и тут же заснул.
27
Андрюша не слышал, как бушевала гроза. Он проснулся от тишины, слагавшейся из ровного и густого шума
Андрюша вскинулся, вскочил в полной темноте с кровати, выбежал в сени. Ему показалось, что дом опустел, что все покинули его.
Но в щель под дверью в теплую половину пробивался свет.
Андрюша распахнул дверь, щурясь заспанными глазами. На ходиках было половина второго. Вениамин спал. Он был пятнист — черное с красным. Дышал часто, ворочался, сучил во сне руками. Возле кровати на стуле дремала Элла.
— Что случилось? — прошептал отчаянно Андрюша, злой на весь свет, оскорбленный предательством близких, а еще более предательством собственного тела, которое потратило на сон четыре часа. — Почему никто не думает о Вениамине?
— Ах, — вздрогнула Элла, — ты проснулся?
— Каждая минута на счету, — сказал Андрюша.
— Причешись, — сказала Элла, — ты дико выглядишь. Мы тебя не будили, ждали, что пройдет дождь.
Вениамин забормотал во сне. Вошла Ангелина со сложенным мокрым полотенцем, положила на лоб Вене.
— Какая температура? — спросил шепотом Андрюша.
— Сорок, — сказала Элла.
— Эдуард приходил? Что говорит?
— Нет, пропал куда-то, — сказала Элла. — Он тоже устал.
— У вас есть сапоги? — спросил Андрюша.
— Погоди… — Ангелина принесла резиновые сапоги и брезентовый плащ. — Впору будет? — спросила она.
— Впору, — сказал Андрюша, переобуваясь. — Ну я пошел.
— Иди, — сказала Элла, — только будь осторожен.
Андрюша пересек двор, скрипнула калитка. Почему-то ему показалось, что ливень на улице сильней, чем во дворе. Струи дождя сразу нашли путь за ворот, и плащ отяжелел. «Как я дойду до Красного? — подумал Андрюша. — Тридцать пять километров лесом. Пять километров в час… Семь часов. Главное, не терять темпа».
Он огляделся. Было темно так, что глаза с трудом, лишь по тусклому блеску луж находили дорогу. Небо было затянуто тучами. Силуэты домов и заборов угадывались лишь потому, что были темнее окружающей темноты. Дождь сыпал мельче, но густо и занудно. Собаки молчали, все в деревне молчало.
И сквозь этот бесконечный молчаливый шорох дождя до Андрюши донесся крик, приглушенный, еле слышный, и были в этом крике отчаяние, одиночество и безнадежность. Андрюша побежал, скользя по лужам, к площади. Крик заглох. Андрюша остановился, и ему стало страшно, страшно посреди деревни, и сознание этого заставило его содрогнуться от мысли, как он будет идти по тайге.
Крик возник вновь и вновь оборвался.
Андрюша упал, но он уже так промок, что это не имело значения. Плащ налился свинцовой тяжестью, и все было как в кошмаре, и хотелось открыть глаза, чтобы увидеть хоть какой-нибудь свет.
— Помогите! — донеслось сквозь дождь и оборвалось вновь.
— Иду, — сказал Андрюша, и голос его оказался тих, сорвался, не хватило воздуха.
И вдруг крик раздался снова совсем рядом.
Глаза ли привыкли, или в тучах был просвет, но Андрюша вдруг догадался, что стоит возле погреба, куда заточили Василия. И его взяла злость — оказывается, бежал на помощь негодяю.
— Помогите! — Голос был тонким. Василий притворился немощным, чтобы вызвать жалость у прохожего. Но какой здесь прохожий?
— Молчи, — сказал в сердцах Андрюша, намереваясь повернуть обратно. Сколько времени потерял…
— Андрюша! — Голос был близко. — Андрюша, счастье ты мое!
— Дед Артем? Почему вы здесь?
— Прелестно, великолепно, — раздался второй знакомый голос. — Мы никак не рассчитывали на вашу помощь. Это замечательно!
— И вы, Эдуард Олегович?
— Наша вина, наша вина, — сказал Эдуард. — И эта гроза, все за заборами, адский шум, ничего не слышно. — Пленники говорили сквозь маленькое окошко, голоса их доносились глухо.
— Обманул он нас, — объяснил дед Артем. — Притворился спящим, а потом ключи схватил и бежать. И замкнул.
— Мы виноваты, ах как мы виноваты! — сказал Эдуард. — Теперь он уже в лесу, в безопасности.
— Найдем, — твердо сказал дед Артем. — Отмыкай.
Андрюша нащупал замок, амбарный замок, крепкий.
— А где ключ? — спросил он.
— Ключа нету, — сказал дед Артем, — унес он.
Андрюша попытался сбить замок кирпичом, найденным рядом. Кирпич раскололся пополам.
— Не открывается, — сообщил он.
Все было мокрым. Весь мир был мокрым и холодным.
— Иди домой, — сказал дед Артем, — топор возьми, ничего не поделаешь.
— Глупо, — сказал Андрюша. Он хотел было добавить, что каждая минута на счету, а тут два… гм… человека дали запереть себя в подвале. Но сдержался, понимая, что все равно надо их спасать. — Иду, — сказал он и вдруг увидел, что из темноты на него глядит яркий тигриный глаз. Он сжался, колени стали мягкими… Но нет, это не глаза хищника, это фара. Кто-то ехал по дороге.
— Эй! — закричал Андрюша, как кричат моряки, завидя парус после года, проведенного на необитаемом острове. — Эй, стойте!
Мотоцикл ослепил Андрюшу. Голос Глафиры спросил:
— Что вы тут делаете?
— Это ничего, — донесся голос из погреба, — это хорошо. Не плачь, Эдуард, спасение пришло.
28
Элла сопротивлялась, утверждая, что мальчику Коле одному ехать в Красное после трудного дня в такую темень совершенно невозможно, но Коля был как кремень. Поедет, и все тут, только заправится — в сарае есть запасные канистры. Расстроен Коля был смертельно: такой день, столько событий, а его не было. Он был глубоко убежден, что, будь он в деревне, и мельница не сгорела бы, и медведь бы не погиб, и Веня не пострадал бы. Но дело прошлое, теперь же спасение зависело от Коли, и тут все препятствия были несущественны.