Царская немилость
Шрифт:
Береги колхоз — получишь хлеба воз.
В колхоз вступил — сапоги купил.
Без попа и Бога есть в колхоз дорога.
— Знамо дело, — дедок шапку оземь бросил.
— Ты, Савёл, за всех-то не говори, знамо ему. А вдруг недород, сушь грядёт, али мороз вернётся, то чё. Не, общество, тута не тама, тута думать треба.
— Где ты, Панкрат, и где думать? Ты только пужать православных могёшь. Недород. А встань на час пораньше, да неудобья обкоси.
— А зачем это тебе, Ваше сиятельство?
—
— Оно чё? А ежели перебесисьси?
— Не зразу же.
— Оно чё? И литовку кажному?
— Кажному.
— А земли сколь?
— Кроме пары четей.
— Не, обманешь?
— Так, всё, закончили базар. Не на базаре. Собрание у нас по организации артели «Свободный труд раскрепощает». Сейчас голосовать будем.
— Голосить?! Как энто?
— Кто хочет в артель вступить, тот руку поднимет, кто не хочет ногу.
— Оно чё? Я рукой голосить буду.
— Осип, говори, ты старшой.
— Разбежаться-то не сложно. Я тоже рукой голосить буду.
— Так, подняли руки, кто вступает в артель «Свободный труд».
Двое против. Ну и бог с ними. И ведь, правда, на одной ноге стали прыгать, пытаясь вторую задрать.
Пётр Христианович похлопал в ладоши и объявил:
— Большинством голосов тридцать шесть хозяйств деревни Студенцы объединяются с этого дня в артель «Свободный труд». Двоих неприсоединившихся попрошу покинуть сход. Сейчас я деньги буду раздавать.
— Чево это покинуть, передумал я.
— А я просто застоялся. Хотел ногу размять, я тоже за.
— То есть, все тридцать восемь человек за.
— Вестимо.
Этому эпохальному событию предшествовало множество всяких событий поменьше. Про часть из которых нужно упомянуть.
Иван Яковлевич Брехт он мала-мала в колхозном деле понимал, не главный по тарелочкам, но всё же. Во-первых, сам дачу имел и хрень там всякую сажал, потом хреновину варил, пользы от опыта выращивания томатов не велика, но ведь и картошку выращивал и морковь, и даже кукурузу на Урале, правда, через рассаду. Во-вторых, ему ведь и память Штелле досталась, а тот в колхозе был правой рукой председателя сельсовета — писарем и знал об организации колхоза под Омском всё изнутри. А потом уже Брехт приобрёл колоссальный опыт, развивая свой сначала колхозный взвод, потом роту, а к 1939 году это вообще до двух колхозный батальонов доросло. Да, условия чуть другие. Армия — это дисциплина. Не хочешь — заставим. Не можешь — примучим.
А если все эти три опыта объединить, то вполне хватит его на создание первого в мире колхоза.
Для начала некоторые заблуждения. Земли до революции у крестьян было мало. У некоторых вообще по три десятины. На мужеску душу. В учебниках так написано. Читает народ и сочувствует бедному крестьянину. Три всего жалкие десятины или даже всего шесть четей. Как тут семью прокормишь? А что нам математика по этому поводу скажет? Десятина, если округлить, то это гектар, а четь — это половина гектара. Итак, три гектара земли. Хрень, конечно. А ещё Некрасов масла подлил. «Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она». От полоски и спляшем. Пусть полоска будет тридцать метров в ширину. Тогда три гектара — это … километр. Эта полоска, что грустную думу наводит, километр в длину. Стоять. Бояться. А ежели у мужука двое пацанов, тогда чего? Тогда это полоса длиной три километра. Как там в мультике: «Не выдоешь за день, устанет рука». Да дойти до конца тяжко, не то, что вспахать. Дальше считаем. Урожай сам — семь считался хорошим. Сам — пять обыденным. Бедный крестьянин, одно зерно посадил, а выросло всего семь. А ведь в колоске пару десятков зёрен
А теперь математика. На гектар земли нужно 150 — 170 кг семян пшеницы. Умножаем на семь. Получаем урожай — 1050 — 1190 кило. Округлим и в центнеры переведём. Одиннадцать — двенадцать центнеров с гектара. Это больше, чем сейчас в среднем по России. И почти в два раза больше, чем при Сталине. Там 8 центнеров был в среднем по стране урожай.
Теперь про кулаков. Взял у него крестьянин мешок зерна, а отдавать два нужно. А нахрена мужику мешок зерна. Мешок в те времена это килограмм сорок. 170 умножим на три десятины и разделим на сорок. Мужику нужно тринадцать мешков, чтобы поле засадить. И если у него есть двенадцать, то чуть аккуратнее бросать будет. Но про то, что взял мужик тринадцать мешков у кулака в учебниках не написано. Так это мы на одного считали и ещё двое сыновей. Сорок мешков семян надо. Нахрена у кулака один брать?
Всё кончилась математика. Если не выгребать у мужика всё под метёлку, то выращенных трёх тонн зерна ему вполне хватит. Тем более, девяти тонн. А если на картошку перевести, то при урожае нормальном двести центнеров с гектара получим шестьдесят тонн. Шестьдесят тонн картофеля! Есть замучаешься.
Теперь об ошибках создания колхозов в СССР. Главная — это то, что нужно было вести на колхозный двор свою единственную корову кормилицу. Детей без молока оставлять. А там чужой дядька твою кормилицу так не обиходит. Помрёт кормилица. А детишки помрут без молока.
Пётр Христианович таким путём решил не ходить. Ничем хорошим это не закончится. Нужно построить сначала нормальный коровник и купить для него коров на рынке, и нормальные сепараторы изготовить или купить. А ещё сыроварню рядом построить. Ну, будет молоко?! И что с ним делать? Совсем же другое дело с маслом и сыром. Это не скоропортящиеся продукты. Их можно в Подольск, а то и в Москву на рынок отвезти. И зерном торговать тоже не выгодно. Гораздо лучше торговать курями на этом зерне выращенными и яйцами, что эти куры будут производить. Тоже вполне можно на рынок отвезти. И, в крайнем случае, даже чуть дешевле перепродать в кабаки и прочие предприятия общественного питания, коих в Москве не мало.
Всё вот это граф Витгенштейн собрав всех своих тридцать восемь душ и рассказал.
Перед этим все дворы сам обошёл, не поленился.
Люди жили плохо. Бедностью это назвать трудно. Это ужасом назвать можно. Дома из плохо обтёсанных брёвен положенных без фундамента прямо на землю и не ступеньки вверх, а ступеньки вниз. Дом всего в пять или шесть брёвен с одним маленьким оконцем, тем самым, почти не прозрачным бычьим пузырём, затянутым. Люди по существу в землянке небольшой живут, вместе с телёнком и жеребёнком. И самим тепло и скотина не застудится. В центре дома очаг из камней. Открытый. А никакого продуха в крыше не видно. Куда дым идёт?
Стоп. А как они суп варят. Куда кастрюлю ставят.
— Ась? Чего ставят?
— Суп как варите?
— Ась, чего варите.
— Ну, кашу?
— Так в горшке рядом с очагом доходит. Томится. А хлебушек мы …
— У вас нет железной посуды?
— Шутишь, Ваше сиятельство. Оно, Никифор горшки кривые лепит и лепо. И кашу можно поставить и квашню.
— А кузнец?
— В селе, в Вяхирево.
— А коней подковать?
— На кой?
— Осип, да как же вы живёте? — граф за голову не схватился, но понял, что три тысячи рублей не такие и большие деньги.