Царская немилость

Шопперт Андрей Готлибович

— Сёма, подбери этому душегубу, чем прикрыться. Нужно срочно ехать за награбленным, там у этих двоих братьев разбойников отец ещё есть. Как бы он, этих сыночков не дождавшись, не пустился в бега с награбленным. Да, и мешок не забудь. Нужно этому гусару ряженому на голову мешок натянуть, чтобы он не узнал, где его держали. Запрягай назад лошадей. Снова на двух санях поедем. Погодь, и упряжь приготовь запасную, там ещё один конь есть, его тоже заберём. Золота много. И под него крепкие мешки посмотри, найти надо.

Как не спешили, а еле в час уложились. Пока лошадей в сани запрягли, пока нашли какие-то обноски у Демида для младшего разбойника. Потом долго искали, во что старшего новопреставленного раба божьего завернуть, не везти

же по Москве его в исподнем. В результате ничего путнего не нашли и завернули в попону. Придётся там оставить и новую потом купить Демиду. Потом мешки искали. Золото вещь тяжёлая, прохудившиеся и гнилые не подойдут, прорвутся сразу. Пришлось вытряхивать в кормушки три мешка с овсом лошадёнке Демида приготовленных. Тоже потом придётся прикупить, а то объели бедного печника.

Наконец, надели Семёну, так звали младшего из братьев, на голову мешок и тронулись.

— Ты, покружи немного, чтобы этого душегуба запутать …

— Вашество, так не проще их потом всех на дворе ихнем и порешить, зачем врагов оставлять, да и на самом деле душегубы же, — стал учить его уму разуму Тугоухий.

Нда, прямо в воздухе переобулся, а сам, интересно, чем полгода промышлял? Гувернёром работал?

— Нет, Сёма, пусть с ними Господь разбирается. Кроме того они полезное дело сделали, там должно потом им зачесться. Они англичанина убили. Вот ты сколько англичан — врагов наших злейших убил?

— Никого я не …

— Не мельтеши. Всё, поехали. Блин, Сема, я же сказал мешок ему на голову надеть. Почему всё два раза повторять надо.

Выехали. Брехт сел в сани с Трофимом и ножиком того по дороге щекотал, когда тот что-то мычать начинал, в мешке. Когда покружили немного и оказались на этой Воздвиженке, Пётр Христианович с ахтырцы ложного мешок снял и спросил:

— Куда ехать? Показывай. — Нда. Так себе видок, мешок был из под овса и на дне всякой мякины и мусора полно было, теперь всё это было на голове душегуба малолетнего.

— Вон дом в два поверха. — Ткнул пальцем этот домовой.

— Не бедно вы жили. Чего в разбойники-то подались?

— Да …

— Это риторический вопрос. В смысле, не отвечай. Так, Сёма, не забудь, как договаривались. Постучишь, отец откроет, и сидите тихо, пока мы не уедем. Будешь верещать ты или отец, и придётся вас к Господу нашему на суд отправить. Ты не спеши туда. Очень сильно я сомневаюсь, что ты в рай попадёшь. Тебе теперь всю жизнь нужно добрые дела делать и грехи замаливать. — Сани остановились возле ворот такого же почти дома, как тот в котором Демид жил. Цокольный этаж из кирпича, а верхний деревянный.

— Приехали, — начал вытаскивать из саней «ахтырца» граф. Ноги на всякий случай ему развязывать не стали.

Событие шестьдесят шестое

Так как собственной смерти отсрочить нельзя,

Так как свыше указана смертным стезя,

То и плакать об этом не стоит, друзья

Омар Хайям

Очень плохое место для тайной операции. Не самый центр Москвы, конечно, но рядом он совсем и народу и на транспорте, и пешеходного, полно. Улица вся заполнена санями, даже несколько карет на колёсах есть, одна, которая как раз мимо проезжала, какому-нибудь князю принадлежит, покрашена в красный цвет и местами бархатом оббита, так это снаружи, внутри видимо, вообще парча. Не видно, занавески на окнах. Карета ехала не спеша, и Пётр Христианович запаниковал, когда она рядом с ними остановилась. Оказалась, что тревога ложная, просто колесо в сугроб въехало и забуксовало. Пришлось крикнуть Брехту двух Ивашек и вытолкнуть этот Rolls-Royce современности из сугробика. Не создавать же пробку прямо у ворот «тятьки». И ведь

даже не обернулся кучер, спасибо сказать, не говоря уж о седоках, что скрывались за занавесками, там мужской баритон ржал, даже не заметили, что им помогал из сугроба выбраться будущий Главнокомандующий русской армии и «Спаситель Санкт-Петербурга».

— Стучи, — Пётр Христианович дождался, когда роскошная «движимость» чуть отъедет, и вынес на руках из саней младшего сынка «тятеньки». Поставил перед воротами и показал в руке финку.

— Батя! — парень несмело стукнул пару раз в мощные ворота.

— Ещё раз и погромче, — подтолкнул Сёму граф через минуту, так и не дождавшись результата.

— Батя! — не, громче сильно не получилось и на этот раз.

Брехт почему-то ожидал, что сейчас ворота эти дубовые распахнутся настежь, и они туда на санях с бубенцами въедут, ну, хоть и без бубенцов, но въедут. А тут всё, как всегда, пошло не по плану. Отворилась калитка небольшая в этих воротах и в щёлку просунулась лохматая и бородатая голова. Пётр Христианович при словах этого «ахтырца» ряженого «батя» и «тятенька» почему-то представлял себе седого сгорбленного дедушку — божьего одуванчика, Сёма этот всё время просил его не трогать. А там морда эта, не знавшая николи парикмахерской, была почти на одном уровне с мордой графа и седой отнюдь не была, была чёрной как смоль.

— Сёма, — морда начала улыбаться, узрев младшенького, но тут же это дело прекратила. Сёма был в салопе, а не в форме коричневой, без шапки был, замусоренный и рядом страшная бородатая орясина в тулупе лыбилась.

Бац. Это калитка попыталась закрыться, но за секунду до этого Брехт, понимая, что сейчас произойдёт, толкнул в щель сынка. Бац. Это Сёме по ушам прилетело. Прилично так прилетело. Он даже не заверещал, охнул и кулём на порог свалился. Пётр Христианович его перешагнуть не мог с той стороны на дверь давил тятенька. Тогда граф чуть отступил и, что есть силы, врезал ногой по калитке. Батяньку отбросило. Дверь впечаталась в ворота и пошла назад, но опять с головой Сёмы встретилась. Бац. Брехт снова пнул дверь и вломился на этот раз во двор, успел, пока дверь открытой была.

«Старинушка» сидел на попе посреди двора и лапал рукою по снегу. Ух ты! Тесак. Приличный такой и ухоженный, сверкает заточенным клинком. А у Петра Христиановича всего оружия — финка в кармане. Некогда было раздумывать, Брехт вытащил нож и заученным движением отправил его в полёт куда-то в сторону горла «батяньки». Туда-то и попал. Лезвие почти полностью вошло в горло и перерубило там всё что можно. Гортань так точно. Потому «тятенька» не закричал, тревогу поднимая, всех соседей на этот беспредел посмотреть, созывая, а булькал кровью и остекленевшими глазами смотрел на что-то у графа за спиной.

Брехт обернулся. Там, свесившись через порог калитки, лежал Сёма. Ничего, оглушило, наверное, дверью. Пётр Христианович повернулся назад к отцу этих разбойников. Тот лежал на спине, а из горла продолжала на снег кровь чёрная вытекать. Нда. Неудачно в гости зашли.

Нужно было, пока соседи и прохожие шум не подняли, срочно заводить сани на двор и ворота с калиткой закрывать от любопытных взглядов. Что граф и проделал. Первым делом он втащил Сёму внутрь и прикрыл калитку, на засов её запирая. Потом осмотрел двор. Двое саней спокойно влезут. Приличный двор. И убран, ни сугробов не яблок, ну, навоза конского. Как там Муромов пел? «Яблоки на снегу, конь тут прошёл недавно, я так же не могу». Две только субстанции мешали саням разместиться на дворе. Посреди этого двора лежал в луже, теперь совершенно красной крови, переставшей впитываться в снег, здоровенный косматый и совершенно мёртвый мужик. Парок от неё (крови) шёл. Мерзкое зрелище. Брехт, сплюнул, ну совершенно не входило в его планы «тятеньку» убивать. Тем более, Сёме обещал. Пришлось взяться за воротник сюртука и оттащить с прохода, и вообще, с глаз долой, в промежуток между домом и баней «Крёстного отца».