Царская немилость
Шрифт:
Кроме коровника плотники сделали школу, сделали сыроварню, даже подвалы выкопали и полок там понаделали. Ещё срубили два свинарника на двадцать свиноматок, куда-то же нужно будет отходы крахмального производства отправлять. Будут колхозники — артельщики свиней на продажу выкармливать.
Самым бедным, или, точнее, самым нуждающимся в Студенцах (все бедны, как церковные мышки), тем, у кого землянки их совсем плохонькие, поставили рядом избу. Переезжать в неё без печи не стоит. Большое помещение, не засыпанное под самую крышу снегом, нужно долго топить, а печи строить зимой нельзя. Со своим печником бывшим Демидом граф договорился, как положительные температуры наступят и днём и ночью, так он приедет и во всех новых постройках печи сложит. Первым делом в школе. Пока и Шахерезада
— Ну, пошли. Отсыплю из закромов Родины. Да, бригадир, ты имей в виду, на следующую зиму, здесь опять работа будет. Все дома нужно будет как эти семь, что крестьянам подняли построить. Тридцать пять домов. И флигель к барскому дому с летней кухней. А то постоянно едой в доме пахнет. — Брехт почесал затылок, — А тебе серебро Трофим или ассигнация в пересчёте на серебро.
— Не мне эти барские бумажки не нужны. Куда я с ыми. Мне серебро. Али пятирублёвиками золотыми.
— Нет, золота не дам. Пойдём серебро считать.
Еле-еле хватило, и, правда, пришлось даже пятирублёвкими золотыми добавлять. Поиздержался. Хоть снова иди на дело. Много куда деньги пошли. Большая часть ушла на одну … Одного коня. Пётр Христианович сел и составил таблицу на шесть лет кого из жеребцов с какими кобылами скрещивать и понял, что для нормальной селекции не хватает большого вороного жеребца. Тогда денег казалось немеряно, и Брехт отправил в Москву на конский рынок Прохора с Тихоном и Семёна Тугоухого для охраны выделил. Дал им с собой полторы тысячи рублей ассигнациями и триста рублей серебром.
Полторы тысячи бумажных денег — это почти тысяча рублей на серебро.
Вернулись засланцы через два дня, чуть пьяненькие. Обмывали удачную покупку и без единой копейки. «Пять футов девять дюймов». Прямо с дороги, как из леса выехали и графа, гоняющего плутонг неполный, заметили, вся троица хором закричала.
Даже переводить не надо в метры и сантиметры. Огромный вороной жеребец. Бык целый.
— Вот перешона купили. Хранцуз. — Гордо ткнул сломанным и криво сросшимся пальцем в жеребца Тихон.
— Першерон. И масть редкая. Вороной. Молодцы.
— Только это, Вашество, деньги все ушли, — попытался изобразить сожаление Тихон.
— Херня. Стоит того. — Огромный вороной конь. Даже больше Битюга. Чуть другой цвет, чем у фризок. Не так блестит, а может, просто намучили конягу из тёплой Франции, с берегов Сены и Лауры в наши морозы затащив через всю Европу. Отъестся, и заблестит. И хвост с гривой обрезаны, ну, хвост понятно, не сам по себе прибежал, в упряжке шёл, а там его мощный хвост помеха. Часто так с крупными лошадьми поступают сейчас.
Пётр Христианович подошёл к огромному коню вплотную. Вещь. В смысле, конь. На такого и не запрыгнешь, почти метр восемьдесят в холке. Повезло. Через два года его можно скрестить с фризскими кобылами. Мохнатость повысится и здоровущее потомство пойдёт. Витгенштейновская порода. Нет. Не дал всё-таки бог или синий кристалл нормальной фамилии. Полное имя звучит как: граф Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург. Может, что из дополнительных имён использовать. Зайновская порода? Хрень. Берлебургская порода. Нет, не приживётся в России такое название. Людвигсбургсая ничем не лучше. Может — Подольский тяжеловоз?!
А чего, вот это другое дело.
Событие семьдесят второе
Береги язык, на котором говоришь, каюту, в которой живёшь, и мундир, который носишь.
Павел Нахимов
Если все белошвейки работают с такой скоростью, то это катастрофа. Он собрал четырёх своих новых вышивальщиц, выдал им материал и даже нитки с иголками привёз новые из Москвы, и дал простую команду. Сшить четыре комплекта обмундирования для четырёх человек. Да даже в СССР семидесятых годов и то бы быстрее справились, хоть их
Для этих двух дел Пётр Христианович решил двумя костюмами озаботиться. Обоим Ивашкам и Сёме Тугоухому пошьют кюлоты — это штаны такие, потом камзол … Читал как-то Брехт какую-то книгу про попаданцев в прошлое и там весь из себя аристократ встречает императора в парадном вышитом золотом камзоле. Это … Тогда Брехт прочитал и как-то даже и не отозвалось ничего. Ну, в камзоле так в камзоле. А вот сейчас, частично всё же приобретя память и знания Витгенштейна, понял, что это бред сивой кобылы в яблоках. Такое даже теоритически произойти событие не могло. Камзол, если на современные понятия переводить, то это жилет. Его носят под кафтаном. Императора тот из книги товарищ должен встречать в кафтане, а под ним должен быть камзол. А вот встречать императора в жилетке — это моветон. На ногах кюлоты — штанишки такие, а потом чулки и туфли. Туфли в Москве сапожнику заказали, чулки купили, а вот шить на этих крестьян, не знающих французского, камзолы и всякую прочую дребедень Брехт в Москве не решился. Запомнят мастера. Материалов самых дорогих и золочёных купили, и отдал он их своим белошвейкам. Ну, хоть пори их теперь на конюшне. С третьего раза и всё одно, то тут морщит, то там. Вторым номером и тоже для экса, мало ли что там и как в натуре окажется, были на всю четвёрку, в том числе и на графа мундиры гусар ахтырских. Цвет необычный — запоминающийся. Пусть, если наследят, потом среди гусар и ищет полиция. Себе Пётр Христианович заказал новый офицерский. Сёме Тугоухому сержантский, а Ивашкам дал команду подогнать по фигуре ту форму, что с ряженых «ахтырцев» — душегубов сняли. Там и подгонять почти не пришлось, рост примерно одинаков, разве его Ивашки чуть в плечах пошире.
Ещё по комплекту каждому сшили форму егерей «Лейб-гвардии Егерского Его Величества полка». Эти бывшие гатчинцы привилегированное нынче подразделение в Петербурге. Сейчас полк базировался в Семеновских казармах на улице Свенигородской. А это недалеко от того места, где он будет один их эксов устраивать. Можно и под гатчинцев тёмно-зелёных вырядиться.
А четвёртую форму Брехт решил пошить, чтобы показать её Александру, вдруг удастся от всяких треуголок и прочей мишуры с париками избавится на годы раньше. Брехт эскизы нарисовал того камуфляжа, в который были его диверсанты одеты. Практически форма спецназа двадцать первого века с разгрузкой и даже с бронежилетом. Пластины две железные вставлены в матерчатые чехлы. От прямого попадания современных двадцатимиллиметровых шаров с близкого расстояния не убережёт, а вот если издалека или от осколка вскользь летящего, ну и сто процентов от любого сабельного или штыкового удара, защитит.
И вот шестнадцать комплектов одежды четыре его белошвейки всё шили и шили, уже месяц прошёл, а даже трети ещё не готово.
Брехт зашёл в комнату, в которой девушки работали. Светло, тепло, даже есть им сюда приносят. Работай — не хочу, и такая низкая производительность труда.
— Вашество. Там офицер приехал, — влетел в комнату, где Пётр Христианович примерял камзол новый, Ивашка Зайков.
И прямо в камзоле, как и не положено, граф Витгенштейн пошёл по анфиладе комнат на выход. Ух, ты! Перед ним стоял капитан в форме фельдъегерского корпуса.