Царская невеста
Шрифт:
Но и мы не лыком шиты. Чай, не в капусте найден – имеем что сказать.
– Верю, приодел бы. А честь как же? Не ровен час, подумаешь, будто я вовсе поизносился, а потому все равно к кому наниматься – лишь бы из нужды выйти. Если б наймитом был – не смутился. Но я осесть тут хочу. Чтоб навсегда. Чтоб дети и внуки тут родились да Русь за свою родину считали.
– Ишь ты, – хмыкнул Иоанн, но уже не так недоверчиво.
Подобрел, по голосу чувствуется. Но расслабляться было нельзя – сдаваться царь не собирался.
– Складно сказываешь.
Ну прямо как Горбатый в
– Токмо сдается мне, что никакой ты не Константин Монтеков.
– Уж больно чистый говор, – немедленно вписал свои три копейки Скуратов.
– Вот-вот, – подтвердил Иоанн. – Опять же страха я в тебе не чую. Ни пред Малютой, ни пред местечком оным. Стало быть, доводилось тебе уже попадать в пыточную. Тогда, выходит, ты тать шатучий али душегубец.
– Бывать и впрямь доводилось, только в гишпанских землях, – подтвердил я, но тут же уточнил: – За веру православную пострадал. Очень уж хотел король тамошний, Филиппом его кличут, чтоб я в латиняне перекрестился. За это и земли сулил, и злато, и чин при дворе немалый.
– Ну а ты что же? – лениво осведомился царь.
– А я отказался. Нешто можно веру на злато поменять? Такого греха господь нипочем не простит. Вот и довелось претерпеть.
– Хуже чем у нас? – уточнил Иоанн.
– Бог миловал, как тут пытают, я не ведаю, а там… – Я набрал в грудь побольше воздуха и приступил к подробному описанию пыток.
Ох, как трудно врать с похмелья, если б кто знал. Хорошо, что голова, убоявшись грозящей ей некой хирургической операции по отделению от туловища, начала выдавать на-гора. Снова пригодилась начитанность. Если когда-нибудь каким-то чудом попаду домой, первым делом разыщу портрет Шарля де Костера, закажу для него рамочку и каждую неделю буду зажигать перед ним лампадку. И свечей в церкви наставлю за упокой его души. Много-много. Целый пучок, а то и два. В тот день, если бы не его «Легенда об Уленшпигеле», я бы точно засыпался, а так даже Малюта и тот заслушался. Про самого царя не говорю – тот чуть слюну не пустил. Лишь под конец, встрепенувшись, перебил меня и ехидненько протянул:
– Славно сказываешь, славно… А что ж про наших катов молчишь? Али мне с тебя силком каждое словцо вытягивать? Оно, конечно, нам и без тебя кой-что ведомо – знакомец твой сказывал, – да не все. Ты как, не желаешь с ним поцеловаться, по христианскому обычаю? Чай, долгонько не видалися. – И небрежно кивнул на неподвижно повисшую на дыбе человеческую фигуру.
Разглядеть лицо в полумраке – дело трудное, а когда оно залито кровью – безнадежное. Как я ни вглядывался – ничего не припоминалось. Разве что частые мелкие ямки на щеках – не иначе как переболел оспой. Только благодаря им у меня в голове забрезжило что-то смутно-далекое, словно и не со мной…
Чем хорошо похмелье, так это заторможенной реакцией. Узнай я его сразу – шарахнулся бы от ужаса, а тут, даже когда до меня дошло, что висит не кто иной, как подьячий Митрошка Рябой, я еще не осознал всей катастрофы. И чуть погодя, когда уже прикинул, во что может
– То ли с глазами худо, то ли запамятовал, но не признаю я этого человека.
– Ты еще про парсуну ему сказывал, – елейным голосом напомнил Иоанн.
– С царской невестой, – уточнил неугомонный Малюта.
Выходит, раскололся подьячий. Плохо. Или нет – это было плохо, а сейчас совсем хана. Эдакий северный зверь по имени песец – иначе и не скажешь. А еще хуже то, что и с ответом не помедлишь, иначе сразу заподозрят, что соврал. Ой, головушка ты моя, думай быстрее, иначе…
– Так вот это кто… – протянул я и… радостно заулыбался, надеясь, что получается не очень фальшиво. – И впрямь знакомец. Было дело, встречались мы с ним. Умен у тебя сей подьячий и татей славно вылавливает. Со мной, правда, промашку дал, да оно и конь, хоть о четырех ногах, но тоже спотыкается, а уж человек…
– Ты о невесте нашей сказывай, – нетерпеливо перебил Иоанн и зло усмехнулся. – Али вовсе не было невесты, ась?
– Как не быть, была, – сокрушенно вздохнул я и… рухнул на колеи. – Прости, царь-батюшка, но не решился я к тебе с худом идти. Парсуна сия и ныне целехонька – держу как память, а вот той, кто на ней нарисован, увы, в живых уж нет. Когда первый раз тати на меня напали… то близ Ведьминого ручья было, – вовремя пришла мне на ум догадка сплести воедино спасение княжны и свою версию, – я чуть ли не год в беспамятстве провалялся. После отошел да снова в Москву засобирался. И опять на меня тати в дороге налетели. Вот и знакомец этот подтвердить может. Словом, когда я сюда прибыл, то, прежде чем идти к тебе, зашел к знакомым купцам. Хотел узнать, что в Англии новенького. От них и сведал, что, покамест я добирался, почила красавица герцогиня Элизабет Тейлор от тяжкой болезни. Проверить тоже легко – об том мне поведал Томас Бентам, можно спросить его.
Я и сам удивился, как лихо приплел англичанина, которого спросить было невозможно – он задохнулся в своем каменном подвале во время прошлогоднего пожара.
– А уж у кого он сам услыхал, спросить не догадался, – на всякий случай добавил я и обескураженно развел руками. – Теперь сам посуди, государь, с чем мне было идти к тебе?
– А пошто ж мне Дженкинсон об ей ни полсловцом не поведал? – усомнился царь. – Ни о том, что сполнил мое порученье тайное, ни о смерти оной девицы? Он ведь вовсе напротив мне сказывал… Хм…
Мамочка моя, если б я еще знал, кто такой этот Дженкинсон и какого черта он должен был поведать Иоанну. Или царь как раз и поручил именно ему сыскать в Англии невесту? А когда? И что сейчас мне ляпнуть, чтобы пришлось в масть? Но тут судьба криво усмехнулась, и Иоанн сам ответил на свои вопросы.
– Хотя да, она ж к тому времени богу душу отдала, потому он о ней и промолчал. Решил, поди, что и без него давно меня известили. А вторую он не сыскал. Тогда понятно. Ну а парсуну куда дел? – недоверчиво уточнил царь.