Царская Россия накануне революции
Шрифт:
Дело союзников теряет в Трепове свою самую сильную гарантию. И я боюсь, что и царская монархия тоже теряет в этом лояльном и суровом слуге свою последнюю поддержку, свою последнюю защиту...
Четверг, 11 января.
Вчера великая княгиня Мария Павловна передала мне приглашение позавтракать у нее вместе с моим первым секретарем Шарлем де-Шанбрен.
В час без нескольких минут я прибыл во дворец великого князя Владимира.
Я начинаю подниматься по лестнице, когда генерал Кнорринг, состоящий при особе великой княгини, поспешно сходит ко мне навстречу и передает какое-то письмо какому-то полковнику, который быстро удаляется.
- Извините, что я не встретил вас в вестибюле. Мы переживаем такие важные моменты.
Я замечаю его землистый цвет лица, его вытянувшееся лицо.
Мы не поднялись вместе и на четыре ступеньки, как у входной двери появляется другой полковник; Кнорринг сейчас же спускается снова вниз.
Добравшись до верхней площадки, я вижу через широко открытую дверь салона великолепную декорацию Невы, Петропавловский собор, бастионы крепости, государственную тюрьму. В амбразуре окна прелестная m-elle Олив, фрейлина великой княгини, сидит, глубоко задумавшись, лицом к крепости; она не слышит моего прихода.
Я прерываю ее задумчивость:
- Mademoiselle, я только что узнал, если не ваши мысли, то, по крайней мере, направление ваших мыслей. Мне кажется, вы очень внимательно смотрите на тюрьму.
- Да, я смотрю на тюрьму. И в такое время нельзя удержаться, чтоб не смотреть на нее.
Она прибавляет со своей милой улыбкой, обращаясь к моему секретарю.
- Г-н Шанбрен, когда я буду там, напротив, на тюремной соломе, вы придете меня навестить?
В час десять минут великая княгиня, обычно такая точная, входит, наконец, со своим третьим сыном великим князем Андреем. Она бледна, похудела.
- Я опоздала, - говорит она, - но это не моя вина. Вы знаете, вы догадываетесь, какие я переживаю волнения... Мы поговорим спокойно после завтрака. А пока говорите со мной о войне. Что вы о ней думаете?
Я ей отвечаю, что, несмотря на неизвестность и затруднения настоящего момента, я сохраняю непоколебимую веру в нашу конечную победу.
- Ах, какое удовольствие доставляют мне ваши слова!
Докладывают о том, что завтрак подан. За столом нас шесть человек: великая княгиня, я, великий князь Андрей, m-elle Олив, Шанбрен и генерал Кнорринг.
Разговор сначала не вяжется. Затем мало-помалу обиняком мы касаемся сюжета, который занимает всех нас: внутреннего кризиса, великой грозы, циклона, который начинается на горизонте.
После завтрака, великая княгиня предлагает мне кресло возле своего и говорит мне:
- Теперь поговорим.
Но подходит слуга и докладывает, что прибыл великий князь Николай Михайлович, что его пригласили в соседний салон. Великая княгиня извиняется передо мной, оставляет меня с великим князем Андреем и выходит в соседнюю комнату.
В открытую дверь я узнаю великого князя Николая Михайловича: лицо его красно, глаза серьезны и пылают, корпус выпрямлен, грудь выпячивается вперед, поза воинственная.
Пять минут спустя великая княгиня вызывает сына.
Мы остаемся одни: m-lle Олив, генерал Кнорринг, Шанбрен и я.
- У нас тут настоящая драма, - говорит нам m-lle Олив.
– Вы заметили, какой потрясенный вид был у великой княгини? О чем пришел говорить с ней великий князь Николай?
В два часа без десяти минут входит великая княгиня, дыхание у нее прерывается. Делая усилия, чтобы казаться спокойной, она засыпает меня расспросами о моей последней аудиенции у императора.
- Так вы не могли,- спрашивает она меня, - говорить с ним о внутреннем положении?
- Нет, он хранил упорное молчание по этому вопросу. Один момент после многих околичностей, мне казалось, что мне удастся заставить его выслушать меня. Но он перебил меня вопросом, не получил ли я в последнее время известий о царе Фердинанде.
- Это ужасно!- сказала она, опуская руки с жестом безнадежности.
Помолчав, она продолжает:
- Что делать?.. Кроме той, от которой все зло, никто не имеет влияния на императора. Вот уже пятнадцать дней мы все силы тратили на то, чтобы попытаться доказать ему, что он губит династию, губит Россию, что его царствование, которое могло бы быть таким славным, скоро закончится катастрофой. Он ничего слушать не хочет. Это трагедия... Мы, однако, сделаем попытку коллективного обращения, - выступления императорской фамилии. Именно об этом приходил говорить со мной великий князь Николай.
- Ограничится ли дело платоническим обращением?
Мы молча смотрим друг на друга. Она догадывается, что я имею в виду драму Павла I, потому что она отвечает с жестом ужаса:
- Боже мой! Что будет?..
И она остается мгновенье безмолвной, с растерянным видом. Потом она продолжает робким голосом:
- Не правда ли, я могу в случае надобности рассчитывать на вас?
- Да.
Она отвечает торжественным тоном:
- Благодарю вас.
Нас прерывает слуга. Великая княгиня объясняет мне, что вся императорская фамилия собралась в соседнем салоне и ждет только ее, чтоб приступить к совещанию. В заключение она произносит следующие слова:
- Теперь просите бога, чтоб он защитил нас.
Рука, которую она мне протягивает, вся дрожит.
Пятница, 12 января.
Меня уверяют с разных сторон, что позавчера было совершено покушение на императрицу во время обхода госпиталя в Царском Селе и что виновник покушения - офицер - был вчера утром повешен. О мотивах и обстоятельствах этого акта - абсолютная тайна.
Все члены императорской фамилии, в том числе и вдовствующая королева греческая, собравшиеся вчера у великой княгини Марии Павловны, обратились к императору с коллективным письмом.
Это письмо, составленное в самых почтительных выражениях, указывает царю на опасность, которой подвергает Россию и династию его внутренняя политика; оно кончается мольбой о помиловании великого князя Димитрия, дабы избежать великих опасностей.
Сазонов, которому я днем сделал визит, говорят мне:
- Путь, на который вступил император, не имеет выхода. Если судить по нашим историческим прецедентам, открывается эра покушений. С точки зрения войны нам придется туго; потрясение будет сильное; но затем все пойдет хорошо... Я сохраняю непоколебимую веру в нашу конечную победу.