Царское проклятие
Шрифт:
И ведь как в воду глядел царь. Не прошло и трех дней, как Иоанн обнаружил на своем столе, за которым они только что сидели со своим духовником, пачку листов с какими-то выписками. Видно, отец Андрей торопился куда-то, вот и забыл их. Почерк у него был гораздо менее разборчив, нежели у протопопа, поэтому Иоанн сумел прочесть лишь первые несколько строк: «Книга степенна царского родословия, иже в Рустем земли в благочестии просиявших богоутвержденных скипетродержателей, иже бяху от бога, яко райская древиа, насаждении при исходищих [144] вод, и правоверием напояеми, благоразумием и благодатию возрастаеми…». Дальше было совсем неразборчиво, да и смысл этой длиннющей фразы никак не доходил до государя, так что он отложил листы в сторону, решив спросить
144
Исходищих — источник (ст.-слав.)
Каково же было удивление Иоанна, когда тот пояснил, что все это — и то, что он прочитал, и остальные две трети, что остались им непрочитанные, — не начало какого-то мудрого текста, а заголовок труда священника [145] , на который тот чуть ли не с первых дней пребывания в царских палатах уже испросил благословения у митрополита Макария.
— Уж на что владыка к своим Четьям Минеям любовно относится — всем по куску раздал, чтоб писали, а меня согласился не трогать, — с гордостью пояснил отец Андрей. — Понимает, что и мой труд не менее важен, нежели жития святых.
145
Позже этот труд станет известен под более коротким названием «Степенная книга царского родословия», а потом и вовсе будет сокращен до двух первых слов. Появление его датируется примерно 1563 годом. Но если авторство отца Сильвестра в написании «Домостроя» сейчас оспаривается, то авторство «Степенной книги» неизменно приписывается царскому духовнику Иоанна Васильевича священнику отцу Андрею.
— А что это? — полюбопытствовал Иоанн.
— Да тоже жития, — развел тот руками. — Токмо пращуров твоих, государь. Вот зачти-ка. Сие мне первей всего под руку подвернулось, потому о нем и начал.
Иоанн взял протянутый священником лист и с натугой прочел: «Сей благородный, богом избранный преемник и благочестивый наследник благочестивыя державы боголюбиваго царствия Руськыя земли великий князь Иван Данилович, рекомый Калита, внук блаженнаго Александра — десятый степень от святаго равноапостольнаго Владимира перваго, от Рюрика же третийнадесять [146] …».
146
Третийнадесять — тринадцатый (ст.-слав.).
— То про одного из твоих пращуров, про Ивана Калиту, — пояснил отец Андрей, хотя Иоанн это и сам понял.
— А почему про него? — осторожно осведомился царь.
— Так я ведь сказываю — в грамотках более всего мне о нем попалось, вот и начал с него. А так-то у меня по замыслу и про сынов его Симеона Гордого и Ивана Красного будет, ежели сыскать нужные грамотки сумею, и про Димитрия Иваныча Донского, ну и… про тебя, государь, — неожиданно закончил отец Андрей.
Иоанн густо покраснел от смущения и пробормотал:
— Я не о том. Ведь не Иван же первым был в роду нашем.
— Потому я счет от достославного Рюрика и веду, — охотно закивал священник. — Токмо про него самого писать-то не след.
— Почему? — удивился Иоанн.
— Язычник он, — пояснил отец Андрей. — Тако же и сын его Игорь тоже идолищам поганым поклонялся. Ольг же и вовсе волхвом был [147] .
— Зато, как мне сказывали, он Византию бивал и щит свой к вратам Царьграда прибил, что попомнили греки, — с гордостью за великого пращура заметил Иоанн.
147
В некоторых русских летописях киевского князя Олега иногда именовали не Вещим, а Волхвом.
— И оное тоже писать негоже. Выходит, что язычники над православными христианами победу торжествовали. Соблазн для мирян получается.
— Ничего не соблазн, — обиженно буркнул царь. — Не язычники и не православных, а Русь Византию. И Святослав-воитель тоже их бивал, — припомнил он еще одно имя из рассказов Федора Ивановича.
— Да я бы тоже… — отец Андрей опасливо оглянулся по сторонам и почти шепотом произнес: — Я бы тоже с них начал. Коль было, так что уж тут. Но владыка сказывал, что надобно с Владимира починок делать, потому я и… — развел он руками.
— Ну, с Владимира так с Владимира, — нехотя согласился Иоанн и тут же попросил: — А про меня ничего не пиши — не надо. Когда-нибудь потом, да и то ежели свершу что-то, а так ни к чему бумагу попусту переводить.
— Мне бы еще труды разные поглядеть, — замялся отец Андрей. — Богато у тебя в твоей духовной сокровищнице, ан того, что мне потребно, не всегда сыскать можно.
— Я с митрополитом переговорю, чтобы он мнихов во все грады послал. Глядишь, и сыщут что-то, — пообещал Иоанн, а про себя удивился: «Везет-то мне как на книжников. Там отец Сильвестр со своими пометами, тут отец Андрей, а завтра еще кто-нибудь из купцов изыщется. Не один же Афанасий Никитин за три моря хаживал — вон, сколь у нас купцов по иным землям ездят. Так почему бы не быть еще одному «Хожению» [148] ? Как знать, как знать…»
148
Именно так называлось незаконченное сочинение Афанасия Никитина, где описывалось путешествие в Индию. Уже после его смерти «тетрати» с его записями были доставлены в Москву и включены в Софийскую II летопись.
Но тут Иоанн немного ошибся. Следующий книжник, рукопись которого прочел он и его сподвижники, был вовсе не купец. Выходец из Великого княжества Литовского старый рубака Иван Пересветов, с гордостью именовавший себя «королевским дворянином», где только не побывал. Начинал он ратную службу в одном из отрядов, которые выслал Сигизмунд I Старый, ввязавшись в свару за венгерскую корону, когда за нее грызлись трансильванский воевода Януш Запольяи и Фердинанд Габсбург. А потом понеслось-поехало, да все буераками да оврагами, по кочкам да по ухабам. Кидало Ивана Пересветова из одного конца Европы в другой. Довелось побывать даже в Османской Порте. На Русь он попал с десяток лет тому назад, причем израненный и больной, без гроша за пазухой.
Потом ему вроде бы свезло. Один из бояр, Михайла Юрьев, обратил на Пересветова внимание после того, как ознакомился с его предложением перевооружить московскую конницу щитами македонского образца. Разбогатеть у Ивана Семеновича не вышло, но хоть не бедствовал. Зато когда Юрьев умер, Пересветов впал в окончательную нищету. То немногое, что было скоплено, давно закончилось, и теперь на представшем перед Иоанном воине-ветеране, по сути, не было ничего своего. Всю одежонку, а точнее, тряпье, что было на нем, ему повелел поменять Алексей Адашев, выдав замену из своей старой, а то к царю в такой входить безлепо [149] .
149
По логике просто так, без чьей либо протекции, Пересветов не мог пробраться к царю, чтобы подать ему свои знаменитые челобитные с планами преобразования войска. Отсюда и предположение автора, что ему посодействовал Алексей Адашев.
Однако держался Иван Семенович горделиво. Дань уважения царю отдавал, но и себя уважать при этом не забывал. Даже челобитная у него была не такая, как у всех прочих. Он в ней не просил, а предлагал. Предложения эти были достаточно необычны, но интересны.
— Царь Магомет салтан [150] велел со всего царства все доходы к себе в казну собрать и ни в одном граде боярам своим наместничества не дал, чтоб они не прельщались судить неправедно, а давал им жалованье из своей казны, кто чего достоин, и во все царство дал суд прямой, — вещал он.
150
Имеется в виду Мехмет II Фатих (Завоеватель), султан Османской империи в 1444–1446, 1451–1481 гг.