Царства смерти
Шрифт:
Я вдруг подумал, что без мяса и рыбы она шла вразрез с привычными правилами. Блюда не делились на первое и второе, не было ни закусок, ни каких-либо указаний на то, в каком порядке и как нужно употреблять кушанья.
– Жаль, что Девятый председатель не смог составить нам компанию, – кивнул я в сторону пустого стула по левую руку от Семнадцатого.
– Руки не должны быть без дела, – пораздумав немного, ответил наш хозяин.
Я наклонился, чтобы кое-что шепнуть Валке на ухо, но та легонько ткнула меня ногой под столом. Я понял, что она хотела этим сказать. Мне не нравилась идея провести целый вечер в компании столь ограниченного в репликах собеседника. Разговаривать с лотрианцами было все равно что, подобно несчастному, обреченному Сизифу, толкать в гору постоянно скатывающийся камень.
К счастью, у меня, в отличие от Сизифа, была помощница.
– Председатель… – начала Валка, накладывая в тарелку изрядную порцию фасолевой похлебки. – Меня очень заинтересовал ваш язык. Адриан говорит, что вы общаетесь цитатами из главной книги вашего народа. Это на самом деле так?
Я перевел это с галстани на лотрианский, используя выражения, определенно не одобренные «Лотриадой». У председателя по-прежнему был наушник-переводчик, но я решил, что мой перевод будет точнее.
– Только правильная речь выражает волю народа, – сказал Семнадцатый председатель.
– Правильная речь? – уточнила Валка. – А что есть правильная речь?
– То, что идет на благо народа, – ответил председатель фрагментом цитаты без оригинального контекста.
Я не смог толком перевести это Валке.
– В Империи учат лотрианскому, но без упора на цитирование, – заметил я, с большим трудом вмещая мысли в лотрианские рамки.
Крайне тяжело было объяснить, чему учил меня мой наставник, не упоминая прямо ни себя, ни наставника. Мне казалось, я говорю как полудурок. С тех пор как я покинул родовую Обитель Дьявола, у меня почти не было возможности попрактиковаться в горловом лотрианском языке. Удивительно, но по-сьельсински я разговаривал лучше, чем на этом языке людей.
– Это неправильно, – ответил председатель. – Правильна только «Лотриада».
– Должны же быть какие-то послабления? – спросила Валка, когда я перевел ответ. – Неужели есть специальный правильный способ отпроситься, например, в туалет?
Семнадцатый председатель лишь рассмеялся.
– А что, если вы столкнетесь с чем-то неизведанным, для чего нет описания? Как вы станете это обсуждать? – Валке не терпелось получить ответы на все вопросы, накопившиеся за несколько недель нашего пребывания в Содружестве, а заодно и хорошенько помучить питраснука Великого конклава. – Вот встретите вы ксенобитов и что делать будете?
– Rugyeh, – уточнил я ее вопрос и пояснил Валке: – Это значит «чужие».
В лотрианском простейшие слова могли нести дюжину смыслов. Все зависело от контекста, и любой подтекст зависел от ясности выражения.
– Это не решает проблему. Если все ваши реплики составлены заранее, вы не можете обсуждать новые открытия. Не можете адаптироваться, – добавила Валка, поигрывая с ложкой.
Пока я переводил, хозяин кивал, после чего отправил в рот ложку похлебки. Оторвав кусок хлеба, он макнул его в миску.
– Воля конклава – воля народа. Добропорядочный человек для конклава – как сын для отца. Отец дает сыну голос.
– Каким образом?
– Обучая, – ответил Семнадцатый председатель, и мне снова показалось, что это фрагмент какой-то большей цитаты.
– Голос, – повторил я слово, имевшее столь огромный вес в зале заседаний конклава. Halas. – Конклав пишет новые реплики, если того требуют обстоятельства. И вы единственные, кому позволено пользоваться голосом?
– Da, – ответил хозяин.
– А почему именно «отец»? – вмешалась Валка. – «Добропорядочный человек для конклава – как сын для отца». Почему женщин обидели?
Семнадцатый председатель внимательно рассмотрел ее, прежде чем ответить.
– Женщин нет, – сказал он, хотя слово, использованное им, samkanka, означало, скорее, «женский пол». – И мужчин нет.
Это было неправдой: Третий, Шестой и еще несколько председателей были женщинами. Мы видели множество женщин на фермах, и балерины тоже были женщинами.
– Женщин нет, – повторил Семнадцатый председатель. – Мужчин нет. Только народ. Только человек.
Я задумался о причинах этого агрессивного отрицания половой принадлежности. Лотрианское слово, обозначающее мужчину, ovuk, определенно имело один корень со словом zuk, «рабочий», и означало также человека в целом, без уточнения пола. Таким образом, их язык был схож с классическим английским, где слово man означало и человека, и мужчину, а у слова woman было только одно значение. Непросто было разобраться в такой мешанине. А как лотрианцы разбирались в своей, я вообще не представлял.
– Какими бы ни были слова, глаза видят разницу, – сказал я, заразившись энтузиазмом Валки. – Есть вещи, что сильнее слов. Словами действительность не изменишь. Можно лишь немного ее размазать.
– И даже этому есть предел, – добавила Валка, определенно столь же сбитая с толку лотрианским мышлением, как и я.
Семнадцатый председатель долго наблюдал за нами, забыв о недоеденном ужине. Он поднес к губам чашку с водой – нам не подали ни вина, ни того бесцветного напитка, что мы пили в театре, – и сделал глоток. По-прежнему не отвечая, он встал и подошел к вращающемуся в магнитном поле глобусу Падмурака. Взялся за заграждение, которое окружало глобус, и почесал за ухом.
«Не почесал», – сообразил я мигом спустя и повернулся на стуле.
В этом ухе был наушник.
Семнадцатый председатель снял автопереводчик и, отключив, положил на подставку у глобуса.
– Возможно, это временно, лорд Марло. Миледи, – сказал он на идеальном галстани. – Но со временем все изменится.
– Вы знаете стандартный? – удивилась Валка, не то улыбнувшись, не то нахмурившись.
– Стандартный! – фыркнул председатель. – Это тоже временно. Да, мы все знаем ваш язык. Я учился в вашей Империи. На Тевкре. Как и многие другие.