Царствие костей
Шрифт:
Жизнь, которую он вел сейчас… да ее и жизнью-то нельзя было назвать. Без имени, данного ему родителями, без любви, без друзей. Разве это жизнь?
Чуть позже полудня Сэйерс стоял у ограды возле Британского музея, дожидаясь Стокера. Тот явился в начале третьего, высокий и мощный, как медведь, расстроенный опозданием, и сразу же рассыпался в извинениях. Сэйерс не показал Стокеру и виду, что давно уже начат нервничать.
— Идемте, — предложил Стокер, едва пожав руку Сэйерсу, и подтолкнул вперед, к лестнице. На ступеньках он сунул в руку какой-то документ и произнес: — Возьмите. Покажете швейцару. Это копия моего читательского билета. Имя в него я
Сэйерс посмотрел на него и кивнул. Они прошли через громадный холл и вскоре очутились в самом сердце музея, где располагался круглый читальный зал. Там Стокера узнали сразу и даже не стали спрашивать билет, а на фальшивку Сэйерса, наверное, благодаря присутствию Стокера, взглянули лишь мельком.
Просторный, наполненный свежим воздухом зал, высокий и громадный, как римский Пантеон, поразил Сэйерса. Читательские столы шли от стоявшего центре массивного стола старшего библиотекаря, и ряды их напоминали спицы гигантского колеса. Сэйерс, боясь заблудиться, старался не отставать от Стокера. Все места за столами имели номера.
За некоторыми неподвижно сидели старики, словно невидимая паутина опутала их, не давая подняться. Попался на глаза Сэйерсу и юноша, по виду — студент; нахмурив лоб, он листал журналы, стопка которых высилась рядом; через два стола от него восседал грузный мужчина с огненно-рыжей шевелюрой. Читая книгу, он громко сопел. На отдельных столах громоздились книги, но читателей не было.
Сэйерс никак не мог взять в толк, зачем Стокер привел его сюда и что собирается показать. Они обошли половину зала, повернули, долго лавировали между столами и, наконец, Стокер подвел Сэйерса к низко склонившемуся над раскрытой книгой мужчине, явно ученому.
— Разрешите представить вам моего друга, мистер Холл Кейн? — прошептал Стокер.
Кейну было лет около тридцати. Лысоватый, как Шекспир, с короткой, как у Христа, бородкой, он поднялся и протянул вялую худую руку Сэйерсу. Тот осторожно пожал тонкие и слабые пальцы.
— Мистер Кейн знает из вашего рассказа только самое необходимое. Можете доверять ему так же, как мне, — произнес Стокер, обращаясь к Сэйерсу, и знаком показал ему на пустой стул у соседнего стола.
Сэйерс принес его и расположился рядом с Кейном.
— Есть у меня несколько выводов, с которыми я хотел бы вас познакомить, — заговорил ученый. — Боюсь, у Стокера они могут вызвать недоумение, но тем не менее я предлагаю выслушать их.
— Давайте выкладывайте свои выводы, мой старый добрый друг, — сказал Стокер, — а уж там мы решим, что они у меня вызовут.
Сэйерсу доводилось слышать имя Кейна, но романы его он прочитать не успел. Вот и сейчас тот, видимо, готовился засесть за очередную книгу, для чего делал в своем блокноте какие-то пометки, хоть и разборчивым, но таким мелким почерком, что Сэйерс засомневался — способен ли автор сам их прочитать. Ученый принялся рыться в объемистых томах, изданных в разные века. Из некоторых книг торчали закладки с надписями.
Закрыв и отложив в сторону книгу, которую он изучал до их прихода, Кейн быстро пробежал глазами сделанные им пометки, затем начал читать вслух:
— Картафил, Агасфер, Салатиил. — Ученый поднял взгляд на Сэйерса. — Эти слова произносил умирающий?
— Да. Именно их я и слышал.
Кейн потянулся за следующим томом, раскрыл его сначала на одной закладке, затем на другой.
— В последние месяцы, — продолжил он, — мы с Брэмом потратили много времени и сил, не говоря уже о фантазии, на то, чтобы написать новую роль для Ирвинга. Воображение наше крутилось главным образом вокруг объектов сверхъестественного характера. Мы перепробовали все, начиная от Вечного жида до Летучего голландца и Демона-любовника… Мы пытались уйти от мистических образов, но мысли наши постоянно возвращались к ним. Слова, произнесенные Каспаром, — это все имена Скитальца.
По лицу Сэйерса ученый догадался, что тот мало что понимает из объяснений.
— Скитальцем, или Странником, называют человека, в далекие века продавшего душу дьяволу за вечную жизнь и тайные, запрещенные знания, — растолковал Кейн и, снова углубившись в том, нашел другой абзац. — Согласно древней легенде, некий человек именем Картафил оскорбил Иисуса во время его пути на Голгофу, за что был обречен бродить по земле вплоть до Судного дня, — продолжал ученый. — По ее поздней версии Картафил вступил в сделку с дьяволом и за душу обрел бессмертие и богатство. В тысяча пятьсот сорок седьмом году его видели в Гамбурге. Тогда он называл себя Агасфером. Позже его узнали под именем Салатиил. Не далее чем семьдесят лет назад дублинский конторщик, некий Чарлз Матурин, записал историю, рассказанную им Странником Мелмотом.
Сэйерс, всегда считавший себя прагматиком, несклонным к мистике, попробовал возразить:
— Возможно, долгая жизнь легенды объясняется тем, что в разные времена Странниками называли себя разные люди. Ведь не может же человек жить вечно. Роль переходила от исполнителя к исполнителю.
— Ваша версия, кажется, справедливее, чем вы сами предполагаете, мистер Сэйерс, — неожиданно согласился Кейн и пододвинул к нему книгу: — Вот посмотрите.
Гравюра на странице изображала старца с высоким посохом в руке, бредущего по каньону мимо распятого Христа, и грозовое небо над ним. Христос безразлично смотрел на уходящего старца. В глазах обоих не было и тени взаимной любви.
— Испанцы дали ему имя Хуан Эспера эн Диос, в переводе — Иоанн, ждущий Бога. Его видели в Париже в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, в Ньюкасле — в тысяча семьсот девяностом. Первые свидетельства о встрече со Странником датируются тысяча двести двадцать восьмым годом. Имена, правда, указываются разные. Он умеет менять обличье, поэтому и описания его иногда разнятся между собой. Вероятный ответ заключен в имени Мелмот. В подписанном Странником договоре с дьяволом есть пункт, согласно которому человек может избежать страшной судьбы и заслужить прощение Бога при условии, что найдет себе замену. То есть того, кто согласится добровольно взять на себя его бремя. Тогда Странник наконец умрет, но его роль перейдет к другому. Иначе говоря, он станет действительно вечным.
— Найдет себе замену? Как это? — удивился Сэйерс.
— Очень просто. Примет на себя чужие грехи. Добровольно, — сказал Кейн.
Оборот, который принимал их разговор, Стокеру не нравился.
— Мелмот — выдумка, — произнес он.
— Все выдумки имеют первоисточники, — парировал Кейн. — Равно как и свой инструментарий. Дьявол, например, является из подпола, договор с ним подписывается кровью. Ну, в общем, вы знаете всю эту ерунду для оркестровой ямы и галерки. Но что такое инструментарий по своей сути, — горячился Кейн, — как не внешние символы внутреннего состояния души? Вы только вдумайтесь, Брэм. Сознательно отвратить лицо свое от Бога. Добровольно ввергнуть себя во тьму, сознательно пойти на осуждение и проклятие. Не подтолкнет ли сам рассказ о Страннике чью-то душу к преступлению? Не создаст ли притягательный образ падшей души?