Царство Графомании
Шрифт:
Тогда, даже не все обратили внимание на то, что самого Попа не было нигде, ни в церкви, ни в деревне. Уж потом, когда дочь его схоронили, на поиски отправились. Нашли мёртвым на следующий день. Видать, не выдержал смерти дочки, вот и утопился. Тело его в паре километров от деревни, ниже по течению реки на берег выбросило. Я тогда и подумал про то, как он Марусю клял, за то, что та руки на себя наложила, а сам-то.
На удивление, жизнь в деревне быстро вернулось в привычное русло, даже спать уже никто не ложился, держа топор под подушкой. Гадали только, что это за сила в деревне завелась и сгинет ли она на сороковой день. Да и кто это, бес какой,
Так, после православного рождества, жизнь в деревне для всех, кроме Янины, вернулось в привычное русло. Но, несмотря на это, каждый, по понятной причине, ждал сорокового дня по Маруське.
День, которого так ждала вся деревня наступил. Янина, как никогда принарядившаяся, словно в последний путь, шла к себе в библиотеку. Тогда и каждый деревенский, будто на прощение, решил напоследок библиотеку посетить. Однако, как только солнце начало прятаться за кронами леса, библиотеку покинул последний человек, крепко обняв Янину на прощание.
Никто в деревне в ту ночь не спал, свет горел в каждой хате. Все всё понимали, но, сделать ничего не могли. Некоторые надеялись, авось пронесёт. Но, посреди ночи, часа приблизительно в три, раздался уже знакомый всем крик. Это означало лишь одно, Янинки больше нет. Жаль бабу конечно, видная была! Высокая, статная, всё при ней, да и от роду всего лет тридцать пять было. На ней в своё время половина деревенских мужиков свататься хотело, но, она в этом плане привередливой была. Но, на Ёську глаз положила.
С первыми петухами, все побежали сначала к дому Янины, а после, когда не застали её на месте, рванули в библиотеку. Там, первым делом, люди наткнулись на сторожа, который трясся сидя в углу. Бедняга был настолько напуган, что не мог сказать ни слова. А, в самом зале библиотеки, всех ждала уже привычная картина. Рядом со своим рабочим столом лежала уже мёртвая Янина. На шее след от удавки, грудь разорвана, лежащее в паре метров сердце и кровавый след, тянущийся до разбитого окна. Видать, надеялась, что на первом этаже здания, силу не чистую решётки на окнах сдержат, а на второй, где библиотека находилась, она не вскарабкается. Увы, прогадала девка.
Сторожа в тот день к бабке в соседнюю деревню повезли, чтобы та от испуга отшептала. Всем не терпелось расспросить, что за чертовщина его так напугала. А Янину на кладбище, к остальным прикопали.
Уж не знаю, что ему тогда помогло: бабкин шёпот, бальзам егерский или самогон, что бабы наши гонят, но, на седьмой день бедолага заговорил. То, что он нам тогда поведал, действительно могло свести с ума, увидь человек подобное в живую.
Дежуря в ночную смену, он услышал звук разбитого стекла и бабский крик, донёсшийся из библиотеки на втором этаже. Терентьевич, так звали сторожа, не знал, что Янина ещё там. Схватив ружьё, он мигом рванул к источнику шума. Стоило ему вбежать в зал библиотеки, как перед глазами предстала картина, лишившая его на неделю дара речи.
Янину, повалив на пол, душила Маруська. Только была она полуразложившаяся, уже потрёпанная смертью. В открывшихся, уже засохших ранах кишели опарыши. Из влагалища торчала длинная пуповина, которую Маруська обвила вокруг шеи Янины, намереваясь её задушить.
Как только Янина издала последний вздох, а жизнь навсегда покинула её тело, Маруська убрала импровизированную из пуповины петлю с её шеи, после чего, резким движением руки, пробила ей грудную клетку, и вырвала сердце. На этом, её интерес к бывшей любовнице своего мужа закончился.
Держа в одной руке вырванное сердце, другой, она понесла мёртвого младенца к полусгнившей груди, словно мать, готовящаяся накормить своё дитя. Какие-либо признаки агрессии в ней улетучились. Маруська вложила вырванное сердце в разорванную грудь младенца, после чего, начала издавать непонятные, тихие звуки, будто обращаясь к нему в надежде, что сейчас он оживёт. Минут пятнадцать она тряслась над ним, словно кошка над мёртвыми котятами в надежде, что вот-вот, они откроют глаза.
Но, ничего не произошло. В ярости, она отбросила сердце и издала тот самый, истошный крик. После чего, вместе с мёртвым младенцем на руках, убралась прочь через разбитое окно.
В тот момент мужики, хоронившие в эти дни людей, вспомнили, что Маруськина могила была единственной, на которой никогда не лежал снег. Тогда-то, словно по щелчку, в головы мужиков пришла мысль разрыть могилу, дабы проверить её содержимое и узнать, не почудилась ли сторожу вся эта мистика. Несмотря на промёрзшую в эту пору года землю, могилу раскопали достаточно быстро. От увиденного, даже деревенские мужики застыли от страха, а в последующем, и вовсе поседели.
Гроб был вскрыт, а внутри, как точно описанная со слов сторожа Маруся, державшая в руках полусгнившего младенца с разорванной грудной клеткой. Только на этот раз, она не подавала никаких признаков жизни и не пыталась кого-то задушить. В тот момент, кто-то и выкрикнул из толпы мысль о том, чтобы залить могилу цементом, дабы нога Маруськина более никогда не ступала в деревню, на пороги домов живых. Да и крест тогда поставили безымянный, на всякий случай.
Могилы убитых ей тот-же раскопали тогда, дабы удостовериться, что убитые её рукой не повылазят из могил, словно упыри. Гробы их оказались целёхоньки, но, дабы наверняка, оставшийся цемент мы поровну между их могилами распределили, сверху присыпав землёй. С тех пор, тот самый крик в деревне больше никто не слышал. А то, во что Маруська после смерти превратилась, мужики Скрикухой прозвали.
Дед на минуту замолчал, а после, будто сбрасывая камень с души произнёс:
— Это собственно говоря и есть Маруськина могила, а та что в паре метров от неё, Ёськина. В тех двух, что рядом с Ёськиной, дочь поповская и библиотекарша похоронены. Все в гробах своих цементом залитые лежат. Мы тогда понятия не имели, с чем столкнулись, вот и повыкапывали их тела, чтобы и их к могилам таким образом привязать. А то не дай бог, как Маруська наверх повылазят.
Некоторые не состыковки в повествование сразу всплыли в моём уме. Я конечно понимал, что всё это не более, чем обычная деревенская страшилка. Но, то, что в начале повествования дед ребёнком был, которого историей этой старшие пугали, а в процессе повествования рассказывал в манере, присущей участнику событий, меня насторожило. Мгновенно, в голове всплыла фото, на котором деду с бабкой лет по тридцать было, только дед на ней уже седой красовался. И только у меня возникло непреодолимое желание задать деду возникший в голове вопрос, как он тут-же отрезал: