Царство Гуверон
Шрифт:
Квинтус не смыкал глаз даже в эту холодную ночь. Мысли роились в его мозгу. Он пытался найти выход из сложившейся ситуации, но чем больше размышлял о том как с меньшими потерями выйти из этой западни, тем яснее становилось понятно, что такого выхода не существует.
Во всем был виноват он...
Маркус в очередной раз сорвался в пике своей зависимости и стал похож на придорожного бомжа, что одним своим видом пугал любого, кто пытался подойти к нему. Бессвязная речь, угрюмое лицо и пустые глаза. Таков сейчас был великий архимаг, продавший за очередную партию корня
Старейшина поднялся со своего стула и подошел к окну. Дул прохладный ветерок. Откуда-то со стороны веяло приятным ароматом полевых цветов, чей запах перемешивался с дымом горящих неподалеку орочьих костров и становился приторно-горьким.
Квинтус поморщил лицо. Столько времени держать оборону ему еще ни разу не приходилось. Орки уже два раза пытались штурмовать центральные двери, но их топоры лишь отскакивали от магической защиты, предусмотрительно наложенной магами и способной выдержать натиск осадной машины. Но время шло и заклинание постепенно теряло свою силу. Бесконечно поддерживать и без того затратное волшебство, могло стоить гильдии несравнимым затрат, однако впустить рассвирепевших зеленокожих варваров во внутрь гильдии было еще хуже.
Выбор. Он опять встал перед старейшиной и с новой силой требовал сделать его. Но что лучше? Отдать то, что причитается оркам и попытаться мирно с ними ужиться или тянуть до последнего, надеясь, что им попросту надоест находиться здесь и они уйдут так и ничего не добившись. Но сколько придется ждать? День? Неделю? Быть может, месяц? Запасы провизии постепенно таили в хранилищах коллегии и всем послушникам без исключения было приказано выдавать лишь половинную норму от положенного. Это поможет сэкономить, но орков это вряд ли могло задержать.
Они опустошали соседние деревни и поля. Местные крестьяне отдают им все свое добр и живность, стараясь откупиться от них как можно быстрее.
"Неужели Майнстейм не знает, что творится в его землях?"
Квинтус вслух задал себе этот вопрос, думая, что король может вскоре прислать подкрепление и выдворить нахальных чужаков, но... тут же отбросил эту затею. Гильдия получила из рук короля независимость от Гуверона и теперь никоим образом не связана с королевством, поэтому ожидать помощи было просто неоткуда.
Ударив по столу кулаком, он еще раз проклял тот день, когда получив на руки долгожданный указ короля, чуть не прыгал от счастья, не понимая какое горе это может принести в его коллегию.
Ночь постепенно становилась все холоднее. Не спасало даже заклинание на обогрев, которым он пользовался всякий раз, когда в помещении становилось слишком холодно, а закрывать окно и прекращать поток свежего воздуха внутрь он просто не хотел.
Послышались орочьи голоса. Старейшина подошел к краю окна, прижался к стене и осторожно взглянул в ту сторону, откуда доносилось громогласное гоготание зеленокожих громил.
"Патруль"
Они всегда делают обход в этом месте, разумно полагая, что именно здесь можно незаметно пробраться на другую сторону и миновать все их охранные посты. Трое высоких, мускулистых воинов с топорами огромных размеров, они прошли по уже проложенному за дни осады пути и, развернувшись, направились обратно в лагерь.
Квинтус наблюдал за этим, но старался не показывать себя. Лишнее внимание орков на выглядывающего из окна человека, могло спровоцировать очередную атаку, результат которой мог быть самым непредсказуемым.
В этот момент в дверь постучали. В покои старейшины вошел худощавый послушник и буквально вволок за собой пьяное тело архимага Маркуса.
– Как вы и просили - послушник тихо проговорил и положил тело на приготовленную пастель, затем откланявшись, вышел обратно за двери.
Тело было почти мертвым. Так по крайней мере показалось Квинтусу, когда он увидел опухшее лицо и едва закрытые глаза. Сейчас великий архимаг находился в состоянии, когда его уже ничего не могло удивить. Попытка разбудить и как-то завязать разговор вылилась в череду непонятных и нечленораздельных звуков, каждый из которых был похож на мычание коровы.
Хорошенько встряхнув его и ударив по лицу, старейшине все же удалось немного оживить пьяницу, но это было скорее попыткой вернуть его в этот мир, нежели хорошим результатом. Тогда он решил прибегнуть к давно проверенному методу. В коллегии уже более трехсот лет было запрещено использование даже самого безобидного волшебства на людях внутри гильдии, но временами, исключительно в лечебных целях, такое все же практиковалось. Причина такого запрета крылась в побочных эффектах заклинаний. Индивидуальность каждого организма и его иммунитета делала невозможным попытку предсказать исход такого воздействия. Кто-то выздоравливал почти мгновенно, кто-то через несколько дней, а бывали случаи, когда эффект становился совершенно противоположным. Люди умирали, становились калеками и никто не мог им помочь.
Однако сейчас случай был как раз таким, когда вмешательство волшебства в попытку отрезвить архимага было оправдано почти полностью.
"Если поможет, значит было сделано не зря - если умрет... что ж, пусть это будет ему наказанием"
Квинтус отошел от кровати и занялся приготовлением заклинания. Времени это заняло совсем немного - старый маг знал формулу наизусть и уже несколько раз за всю свою практику использовал данный момент для лечение подобных недугов.
Стряхнув горсть синего порошка в правую ладонь, он тихо подошел к кровати. где лежал едва живое тело мага и посыпал им всю поверхность. Искрясь мельчайший порошок осел на всем теле и был готов к использованию.
Выпрямившись и поднеся свечу, Квинтус стал читать заклинание. Воздух внутри покоев старейшины стал похож на тягучую массу. температура внезапно выросла и жар, как от горнила, ударил прямо в лицо старому магу.
Пыль на теле вспыхнула и ярким огнем поднялась над кроватью. Вихрь из неведомых сил начал буквально высасывать из организма архимага весь громушник до послденей капли. Тело слегка приподнялось и из легких Маркуса донесся громкий крик.
В момент все погасло. Тело с грохотом рухнуло на кровать и неуклюже скатилось прямо на пол. В воздухе витал запах горелого.