Царствование императора Николая II
Шрифт:
Эти слова вызвали резкий протест Н. Е. Маркова: «Я послан фракцией правых заявить, что в объяснении военного министра мы видим согласие с оценкой г. Гучкова, а т. к. военный министр послан сюда именем государя императора, то мы считаем, что он не имел права так поступить… Мы считаем, что это оскорбление для императорской русской армии - говорить, что в ней нет подходящего материала для хороших командиров».
Военный министр, однако, еще раз повторил, что «командный состав нашей армии в настоящее время не является идеальным», и А. И. Гучков приветствовал это «мужественное признание».
«Бывший депутат Зурабов, - не без ехидства писала на следующий день к.-д. «Речь», - сказал, что при настоящих порядках наша армия будет всегда терпеть
Государь был крайне недоволен тем, что военный министр не только не протестовал против вторжения в неподведомственную Думе область, но даже как бы согласился с критикой А. И. Гучкова. А. Ф. Редигер (11 марта) был уволен от должности военного министра; его преемником был назначен начальник генерального штаба В. А. Сухомлинов. Следует вспомнить, что и в парламентарных государствах не принято критиковать высший командный состав армии в законодательных учреждениях…
В такой обстановке Г. совет приступил ко вторичному обсуждению проекта морских штатов. Правительство стало на ту точку зрения, что следует принять проект в думской редакции, чтобы не задерживать дела и не вызывать осложнений; оно только предложило оговорить, что это не должно составлять какого-либо прецедента. Большинство комиссии Совета с этим согласилось, но правое меньшинство подало особое мнение, и в общем собрании возникла бурные дебаты.
Лидер фракции правых П. Н. Дурново, подчеркнув, что штаты военных учреждений составляют исключительную компетенцию монарха, заявил, что «такие вмешательства, как бы малозначительны они ни были, создают опасные для руководства обороной государства прецеденты и в результате тихо и медленно, зато безошибочно расшатывают те устои, на которых покоится у нас в России военное могущество государства».
Неожиданным союзником правых оказался гр. Витте, произнесший страстную речь. «Под рассматриваемым на первый взгляд малым делом скрывается особливо важный вопрос о прерогативах императорской власти, - говорил он.
– Нам не следует забывать, что Российская императорская армия исколесила почти всю Европу и создала необъятную Российскую Империю… Не рано ли, господа, менять Российскую императорскую армию на армию случайностей и дилетантизма? « 153
Министр финансов В. Н. Коковцов, заменявший больного Столыпина, указал, что Г. совет уже допускал отступления в этой области, утвердив проект штатов оперативного отделения владивостокского порта, и просил принять проект «ввиду его практической неотложности». Гр. Витте на это язвительно возражал: хотят провести проект, как маленькое дело, - «а затем больше не будем»?.. Он называл такое незаметное нарушение прерогатив монарха «операцией под хлороформом».
153
Сам Витте так выражается об этом выступлении в своих мемуарах: «Я сорвал со Столыпина маску и показал, что в угоду думскому большинству он желает ограничить власть Государя Императора».
Проект был принят, но всего большинством 85 против 73 голосов. Кампания по этому поводу не прекращалась. На страницах «Нового Времени» М. О. Меньшиков (против А. А. Столыпина, брата премьера) защищал позицию правых, называя тот факт, что министры голосовали с левыми в вопросе о прерогативах монарха, «государственным скандалом» .
Государь не сразу высказал свое решение. Опять, как десять лет перед тем в вопросе о «самодержавии и земстве», велась тяжба перед престолом, и опять Витте выступал в роли блюстителя прав монарха… П. А. Столыпин, медленно оправлявшийся от болезни, уехал на четыре недели отдыхать в Ливадию, и государь не хотел высказывать свою волю в отсутствии премьера, которому он доверял.
За это время в Константинополе вспыхнул военный бунт против младотурок; но уже через двенадцать дней их войска, прибывшие из Македонии, завладели столицей; младотурки победили, а султан Абдул-Гамид был объявлен низложенным. В тот же самый день, как в газетах появилось это известие, М. О. Меньшиков в статье «Наши младотурки» (воспользовавшись известной фразой А. И. Гучкова) обрушился на октябристов, доказывая, что в вопросе о морских штатах сознательно стремятся урезать права царя именно «левые октябристы». «Смешивать их с правыми, - писал Меньшиков, - то же, что смешивать змей и угрей. Они похожи, но совсем разные создания».
В левой печати появились сообщения о предстоящей отставке кабинета. П. А. Столыпин вернулся в столицу 20 апреля. Государь письмом от 25 апреля объявил ему, что «взвесив все», он решил не утверждать проект. «О доверии или недоверии речи быть не может. Такова моя воля. Помните, что мы живем в России, а не за границей или в Финляндии, а потому я не допускаю мысли о чьей-либо отставке. Конечно, и в Петербурге, и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся… Предупреждаю, что я категорически отвергаю вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности».
Государь сделал все возможное, чтобы смягчить косвенное неодобрение действий правительства в этом вопросе: рескриптом (27.IV) на имя П. А. Столыпина ему было поручено самому выработать правила о том, какие проекты по военному и морскому ведомствам должны непосредственно утверждаться государем, а какие - вноситься в Г. думу и Г. совет: «Вся деятельность состоящего под председательством вашим Совета министров, заслуживающая полного Моего одобрения и направленная к укреплению основных начал незыблемо установленного Мною государственного строя, служит мне ручательством успешного выполнения Вами и настоящего Моего поручения…»
Государь счел нужным положить сразу же решительный предел всяким вторжениям Г. думы в компетенцию военного ведомства. Это вызвало в кругах думского центра глубокое разочарование и недовольство; это же явилось одной из причин отрицательного отношения общества к новому военному министру Сухомлинову, который должен был проводить на практике предначертания государя.
Для кабинета Столыпина конфликт по поводу морских штатов также был важным поворотным пунктом. «Оставшись у власти, кабинет значительно передвинулся вправо», - отмечал «Вестник Европы». Этот кризис былпервым серьезным принципиальным вопросом, в котором государь принял решение, расходившееся с позицией Совета министров. Государь в то же время показал, что он не намерен превращать свое право утверждения или отклонения законопроектов в простую формальность. Авторитет Совета министров вышел несколько умаленным из этого кризиса. Правые сразу почувствовали принципиальное значение происшедшего. «Московские Ведомости» Л. Тихомирова называли рескрипт 27 апреля «вторым случаем» (после 3 июня) исправления основных законов «прямым действием Высочайшей воли». Это было едва ли точно, так как ни с каким законом рескрипт 27 апреля в противоречии не был.
Государственная дума по-своему реагировала на происшедшее. Она провела, большинством центра и левых, закон о свободе старообрядческих общин и о разрешении перехода из одного исповедания в другое, а также приняла, тем же большинством, т.н. «Дубровинский запрос» о незаконных действиях Союза русского народа, происходящих якобы при попустительстве властей (докладчиком по запросу был октябрист А. Д. Протопопов).
А. И. Гучков выступил сам по вопросу о старообрядцах и расширил рамки прений, заговорив о том, что было сделано для проведения в жизнь манифеста 17 октября. «Вы знаете, что мало, - отвечал Гучков.
– Вы знаете, что вокруг этого создалась, сгустилась тяжелая атмосфера недовольства… Ну, а здесь, в области религиозной свободы, что мешает? Какие вы можете придумать аргументы, чтобы здесь положить стеснительные рамки ? «