Цеховик. Книга 2 Движение к цели
Шрифт:
– Этот мальчишка, – оппонирует ему товарищ Ефим, – имеет крепкий революционный дух. Он всех нас перерастёт, вот посмотрите. Это вам говорю я, партиец со стажем.
– Всеобщая верa в революцию есть уже начало революции, товарищи, – говорю я, проглатывая «р» на манер вождя. – Жалко, я не пьющий, а то я бы с вами подискутировал. Но, поскольку трезвый нетрезвому не товарищ, я с вами прощаюсь. Было приятно познакомиться и снова увидеться. Мы настоящая сплочённая ячейка подполья, желающая истинного блага советскому народу. Всего
– Да, Егорушка, отдохни, конечно. Спасибо тебе, голубчик.
– Далеко пойдёшь, – трясёт мою руку товарищ Ефим. – Грамотно излагаешь. Ещё встретимся, Егор.
Игорёша пожимает мою руку молча и глядя в сторону. Ну и хрен с ним.
Я еду в общагу к Татьяне, но её не оказывается. Надо сказать, чтобы записала мне график дежурств. А то так вот не набегаешься. Обидно, конечно. Я-то уж размечтался. Колбасы ей купил. Не палёной, настоящей, с мясокомбината. Шит!
Я выхожу из общаги и бреду, куда глаза глядят. Выхожу на Островского и шагаю мимо Горсада, роддома и третьей городской. На улице светит солнце, лёгкий морозец пощипывает щёки. Прохожие спешат по своим делам, улыбаются, радуются солнечным лучам. Они, эти лучи, попадая на меня вызывают маленькие впрыски серотонина и я немного успокаиваюсь, вдыхаю холодный кислород и щурюсь на солнце.
Ноги несут меня на площадь Пушкина и доставляют к конечному пункту маршрута, дому Большака. Я поднимаюсь и звоню в дверь. Она открывается и Платоныч молча отступает пропуская меня вовнутрь.
– Простите, я без звонка, – говорю я.
– Я надеялся, что ты придёшь, – отвечает он. – Проходи.
– Это вам, – протягиваю я ему свёрток. – Не ваша, с мясокомбината. Говорят.
– Наша лучше, – усмехается он.
– С копытами-то? – поднимаю я бровь.
– Всё по ГОСТу, даже лучше, чем по ГОСТу. Ты не представляешь, что туда на мясокомбинате пихают. Мой товарищ там директором работает.
– А в «Макдональдсе» вонючий серый фарш обрабатывают аммиаком, чтобы он стал красивым и розовым, – говорю я.
– Вот капиталисты проклятые, травят народ. Есть хочешь?
– А что у вас? Можно вообще-то закусить, я без завтрака. Устрицы небось?
Он улыбается и качает головой.
– Пошли на кухню. Пельмени. Домашние. Будешь? Сейчас отварим. Выпить хочешь?
– Не пью я. Раньше выпил бы. Стакана два. Но теперь смотрю на это крайне негативно. Новая жизнь диктует новые правила.
Он усмехается.
Мы идём на кухню. Платоныч ставит на плиту кастрюлю с водой и вытаскивает из морозилки пельмени. А ещё достаёт из холодильника солёные огурцы кусочек сала и начатую бутылку водки. Он отрезает несколько кусочков чёрного хлеба и тоненьких, просвечивающих ломтиков сала. Делает маленькие бутербродики.
– Пока пельмени варятся, – говорит он и наливает себе рюмку.
Выпивает и заедает хлебом с салом.
– Бери, не стесняйся.
Я беру. Какое уж тут стеснение. Отличное сало, как я люблю… Вода закипает и Большак забрасывает пельмени и наливает ещё рюмку.
– Юрий Платонович, – говорю я. – Не пойму я, как вы-то среди этих рож оказались? Вам не противно с этими Игорёшами да товарищами Ефимами дела вести? Они же, честно говоря, довольно мерзкие твари. Если бы вы с Любой не были в их схеме, они бы поехали сегодня в холодные мрачные чертоги. Я ведь до вчерашнего вечера так и хотел поступить.
– И почему не поступил? – спрашивает он.
– Да потому что вы оказались Деточкиным, а я не оказался Ефремовым. Вы догадались, кстати, что это я на производство проник? В Атаманке.
– Догадался.
– И ничего не сказали? Почему? Хотели, чтоб я вас сдал? У самого сил остановиться нет, ждали, что я за вас всё решу?
– Может и так, – пожимает он плечами. – А может и не так. Расскажу когда-нибудь.
– Всемирный человек загадка, – усмехаюсь я. – Ну, и чего мне делать прикажете? Воровать вместе с вами? Увольняюсь я. Буду на ставках зарабатывать. Хотя это тоже не так просто. Наши-то выигрывают постоянно. Пока, по крайней мере.
– А что, потом перестанут?
– Потом перестанут.
– Почему?
– Потому что п*дец наступит. Благодаря таким как вы тоже, между прочим. И не в последнюю очередь.
– Рассказывай, – кивает он.
– Уверовали что ли? Или хотите посмотреть, насколько моя шиза далеко простирается?
– Неважно. Ты расскажи, а я послушаю.
– Давайте, сначала вы расскажете, как до жизни такой дошли.
– Да чего здесь рассказывать? Итак понятно. Есть возможность, есть единомышленники, есть полипы типа Ефима, гадкие, но необходимые. Вот и всё.
– Значит имеется цель? Для чего деньги-то? Их потратить, по большому счёту не на что. На дом в Крыму? Есть он у вас?
– Есть, – кивает он.
– А банки трёхлитровые с золотыми изделиями?
– Нет пока.
– Ну, и зачем? Хотите построить что-то или развалить? Хотите Союз разрушить?
Он молчит, только смотрит на меня.
– Плохая идея.
– Вообще, даже мысли такой не было. А почему плохая?
– Потому что я видел, что из этого вышло. Крупнейшая геополитическая катастрофа двадцатого века, по официальной версии.
– И тебя что, прислали всё исправить?
– Ага, как терминатора. Аста ла виста, бэби. И ещё айл би бэк. Никто меня не присылал. Я не знаю как здесь оказался. Попал под машину, а здесь очнулся, вывернувшись из-под машины. Вот и вся история. Там я подполковник полиции пятидесяти лет отроду, а здесь ученик десятого класса.
– Полиции?
– Да, милицию переименовали в одиннадцатом году.
– В две тысячи одиннадцатом? А почему?
– Да, делать нехер было, вот и прикалывались. Испанский стыд, короче.