Цель – Перл-Харбор
Шрифт:
Потом связаться с Конвеем, передать ему диктофон, отправиться домой и напиться как следует. Все-таки разговор получился трудный.
Зорге поднялся из кресла и вышел из комнаты.
Слежки за ним в тот вечер не было.
9 июля 1941 года, Юго-Западный фронт
Костенко привык тщательно планировать свои полеты. И всегда четко представлял себе цель, ради которой поднимает самолет в воздух.
Этой ночью он должен был спасти жену и детей. Забрать их из Чистоводовки и привезти на аэродром. И все. Остальное не имело значения.
Если так, то он полностью задачу выполнил. Забрал и привез.
Только вот Лешка остался в луже крови посреди деревенской улицы. Три выстрела прозвучало в предрассветных сумерках. Лешка успел расстрелять все оставшиеся патроны.
Это тоже не имело значения?
Имело, еще какое…
Костенко, подняв «У-2» в воздух и направив его к линии фронта, думал даже не о жене, не о том, что ей пришлось пережить за эти дни. Он ее вывез – задание выполнено.
Лешка погиб. Что теперь сказать штурману? И что скажет штурман? Бросит в лицо что-то обидное? Или просто отвернется от командира и уйдет, не сказав ни слова. А в их экипаж придет кто-то новый… Кто-то вместо Лешки будет прикрывать их спины, кто-то чужой.
Как с этим жить дальше?
Костенко даже не подумал о том, что его ждет после посадки, самым большим наказанием для себя он считал будущий разговор с Олегом Зиминым.
Даже посадив биплан на своем аэродроме и приняв от Лизы детей, Костенко все выискивал глазами среди подбегающих людей Олега. И не сразу понял, что именно ему говорит подбежавший первым Товарищ Уполномоченный.
– Где младший сержант Майский? – пять или шесть раз повторил лейтенант, прежде чем Костенко обратил на него внимание.
– Погиб, – сказал Костенко и только после этого увидел, что особист держит в руке наган.
– Сдайте, пожалуйста, оружие! – потребовал Товарищ Уполномоченный.
– Что?
– Оружие…
Костенко потянулся к своей кобуре, вспомнил, что пистолета в ней нет.
– Нет оружия, – сказал Костенко. – Там осталось…
– Ты ранен? – спросил подбежавший комполка.
Костенко механически потрогал разорванную пулей гимнастерку и покачал головой.
– Царапина.
– Ты куда летал? – спросил комполка.
– Туда, – сказал Костенко и махнул рукой на запад. – Вот, семью вывез… А Лешка – погиб… Он…
– Пошли в палатку. – Комполка посмотрел на Лизу, кивнул и перевел взгляд на особиста. – В палатке поговорим.
Несмотря на раннее время, было жарко, сухой горячий ветер гонял по взлетной полосе клубы пыли, надувал палатки, словно воздушные шары или аэростаты заграждения.
Лизу с детьми куда-то повели, Костенко даже не заметил, куда именно. Сам он шел в штабную палатку и, казалось, не замечал, что Товарищ Уполномоченный идет следом, отстав на два шага и держа свой револьвер в согнутой руке. Наган был направлен в спину Костенко, капитану это показалось смешным, но никто не сделал особисту замечания. Комполка и комиссар отводили взгляды, Олег что-то хотел сказать, но комполка молча схватил его за локоть и потащил в сторону.
Незакрепленный полог палатки гремел, словно фанерный.
Лиза и дети – вне опасности, подумал Костенко. Остальное – ерунда. Осталось только расплатиться за смерть Лешки. От самого Костенко теперь ничего уже не зависело. Нужно подождать, пока другие решат его дальнейшую судьбу.
Костенко вошел в палатку, придержав полог.
Его стали спрашивать, он отвечал. У него требовали подробностей, он давал подробности.
Он просто ждал.
Лизу жалко, подумал Костенко.
– Чем ты думал, когда самолет угонял? – в который раз спросил комполка и в который раз, не дождавшись ответа, помотал головой. – Почему не пришел ко мне?
Костенко посмотрел на комполка и отвернулся. Что тут говорить? Понятно же, что послал бы его комполка ночью куда подальше, да еще приказал бы привязать к дереву, чтобы капитан не наделал глупостей.
На пару с комиссаром бы и вязали. Потом утром приказали бы закинуть капитана в кузов «полуторки» и увезти в тыл. Там Костенко мог бы сколько угодно обижаться на командира с комиссаром, но рано или поздно успокоился бы.
Комполка искоса глянул на сидевшего у самого входа в палатку Товарища Уполномоченного. Тот, сопроводив Костенко в штаб, исчез на несколько минут, а потом вернулся – раскрасневшийся, возбужденный. Наверное, опять бегал к телефону. Зубы комполка скрипнули сами собой – этот мальчишка успел сигнализировать в особый отдел дивизии еще ночью, сразу после того, как «У-2» улетел.
Вначале не поняли толком, что случилось. Выскочили из палаток на звук двигателя, кто-то даже сгоряча пальнул дважды вдогонку самолету. Когда нашли валяющегося в беспамятстве с шишкой на голове часового, решили, что какие-то враги пробрались на аэродром и улетели на ту сторону. Чего они часового не убили – их, вражеское дело. Нехорошо терять самолет, но и особых претензий к командованию полка не предъявишь. Часовой был? Был. Что еще можно было придумать, чтобы не допустить угона? Не гвоздями же прибивать аппарат к земле…
Вылили на часового ведро воды, тот очнулся, обвел всех собравшихся мутным взглядом и сообщил, что это Лешка Майский, стрелок с «восьмерки», сучок мелкотравчатый, ударил…
Бросились искать экипаж «восьмерки», обнаружили связанного и избитого штурмана в палатке, и вот тут все стало очень серьезно. Товарищ Уполномоченный метнулся к телефону, комполка даже и не заметил, когда. Только вернулся лейтенант через десять минут и сообщил, что в особом отделе дивизии очень заинтересовались происшедшим.
Комполка опять глянул на особиста и еле сдержался, чтобы не сплюнуть.
Таких бы шустрых да пропеллеры протирать на ходу, цены бы им не было! С другой стороны – лейтенант только выполнил свою работу. То, что работа у него собачья, – так кому-то нужно ее делать. Но вот если бы Товарищ Уполномоченный смог бы не трепаться хотя бы до утра, то, может, удалось бы все спустить на тормозах.
Костенко ведь вернулся? Вернулся. Жену привез и детей. Как бы сам комполка ни материл капитана, а если бы у самого так сложилось, то, если честно, и сам не знает, как бы поступил. Может, и самолет бы угнал. Комиссар, вон, тоже человек, прикрыл бы.