Целитель, или Любовь с первого вдоха

Билык Диана

— Это невозможно. Я не твоя. Мы из разных миров, не собираюсь вешать на чужую шею свои проблемы и не планирую отношений. На то есть причины.

— Я уже это понял, — опускает голову, сокрушаясь, но взгляд застывает на моей груди, что вершинками выглядывает из-под воды, и его дыхание сбивается. Вскидывает голову и договаривает немного ниже, чем обычно: — Я не стану настаивать и принуждать, но как врач не могу тебе позволить себя убивать. Хочешь этого или нет, но пока ты под моим покровительством.

Убирает из-под воды руки, убеждается, что я не утоплюсь, тянется к бутылочкам на полке, щедро наливает на ладонь жидкости и склоняется, чтобы коснуться моих волос длинными пальцами. Нежно и бережно. Сергей бы никогда не позволил себе опуститься так низко, чтобы мыть меня. Даже когда с температурой лежала и мне нужен был душ, а я еле волочила ноги по коридору, он лишь насмехался, что ползу, как черепаха.

До отчаяния хочется спрятаться от рук Аверина. Потому что они теплые, мягкие и надежные.

— Ты дрожишь, — говорит Давид. — Замерзла? Воду горячее включить?

Я ничего не вижу из-за мыла на голове. Оно ползет по лицу, стекает по лба и попадает на глаза.

— Подай мне душ, я сама смогу помыться, — протягиваю руку, пытаясь нащупать бортик ванны.

— Нет, — чужая ладонь нажимает на плечо, — нельзя. Ты сорвешь сильнее, не двигайся. Я сам все сделаю, а ты просто расслабься.

Если бы это было возможно рядом с ним.

Даже в таком состоянии, когда едва могу двигаться, чувствую, как разливается по мышцам горячий огонь, заставляя меня дышать чаще.

Давид включает душ и осторожно смывает с волос мыльную воду. Я так и не открываю глаза, потому что мне страшно заглянуть в эти синие колодца, способные утопить. Он дышит тяжело и дрожь его рук передается мне, но я не комментирую, жмурюсь и подрагиваю от елейных прикосновений.

Но когда мочалка касается моего плеча и плавно скользит вниз, я распахиваю глаза и перехватываю его руку.

— Нет.

Он смотрит неотрывно, пронзает меня, будто в душу заглядывает.

— Да, Арина. Я всего лишь врач. Неужто так сложно понять это?

— После всего, что было, Давид, — срывается с губ, — сложно.

— А что было? Пару поцелуев и…

— Прекрати. Я сама могу, — пытаюсь убрать его руку с намыленной мочалкой, но личный изверг усмехается и уводит руку в сторону, а я не дотягиваюсь. Лишнее движение вызывает новые прострелы, зажимает поясницу, что только-только начала хоть немного расслабляться. И я сдаюсь. Роняю руки в воду, окатывая Аверина брызгами.

— О, спасибо, так намного легче работать с пациенткой, — усмехается этот змей, ведет мочалкой по плечу, цепляет верх груди, но до сосков не добирается, тут же поднимается и ласково протирает шею. Запрокидывает мою голову второй рукой, а я судорожно сглатываю. Это немыслимая пытка.

— Ты меня так драишь, будто я в помоях искупалась. От меня так плохо пахло?

Он замирает, стискивает мочалку, проливая на меня прохладную пену, а затем взрывается искрящимся хохотом.

— Напротив, Ласточка. Ты так вкусно пахнешь, что мне скулы сводит от желания, но ты же запретила приставать. Вот, терплю, — он роняет взгляд, а я понимаю, что он все это время сидел рядом с ванной на коленях, и я не видела его полностью.

— Извращенец…

— Нет, я просто голоден, и чтобы ты не искушала меня, буду тебя драить до красна каждый день, — он хмурится, но как-то игриво. — Утром, днем и вечером, потому что иначе свихнусь.

— Ты ко всем пациенткам относишься так… особенно?

Он легонько щелкает меня по носу.

— Подловила. Думаешь, я такой испорченный, да? Увы, так и есть, — мочалка касается соска, пена прячет его, а следом за мягкой губкой бегут, как мотыльки, пальцы, раскатывая по коже что-то похожее на эйфорию. Я бы потянулась за ощущениями, если бы не спина, приходится прикусить язык и снова закрыть глаза.

— Тогда делай это быстрее, — голос предательски хрустит, снижается до неузнаваемости.

— Я только учусь, не торопите меня, госпожа Ласточкина, — Давид перемещает губку ниже и поглаживает живот. Вода хлюпает и растекается от его движений в стороны, а между ног приятно тянет от предвкушения.

Сколько бы я не отпиралась, у меня слишком давно никого не было, и тело томительно требует разрядки, а я не осмелюсь попросить. Только не Аверина. Он привяжет меня к себе, а потом выбросит. Снова.

— Держись за бортик, — мягко просит мужчина и, когда я слушаюсь и приоткрываю глаза, крепко обхватывает голень, проводит мочалкой от носка до колена, плавно перетягивая по коже мыло, выше, еще выше по бедру и, минуя критическую точку ниже живота, берется за другую ногу. Проделывает с ней тоже самое. Он просто мылит меня, а я сгораю от стыда и необузданного желания. Не могу двигаться, спина взрывается от малейшего шевеления, но ласковые вязкие прикосновения вытягивают из меня что-то такое, чего я и сама никогда в себе не замечала. Низменное желание обхватить его ногами, позволить войти на всю длину, взять меня жестко, яростно… чтобы не хватало дыхания, чтобы нам обоим было мало.

— Ты точно замерзла, — шепчет Давид, опуская вторую ногу в воду. — Ничего, сейчас согреем, — привстав, он подхватывает меня под шею и колени и без всяких усилий вытаскивает из воды. Намокает сам, по кафелю растекается лужа, но Аверину будто плевать — он опускает меня на пол. Очень осторожно, приседая, контролируя каждое движение, заглядывая в глаза, будто считывает в глубине зрачков, больно мне или нет, а затем укутав меня в махровый халат, все-таки уносит из ванной комнаты в тихую темную спальню.

— Где малыши? — шепчу я, прижимаясь к его сильной шее, разрешаю ему себя раздеть снова, помочь с длинной неопознанной футболкой, что на влажное тело неохотно надевается, и уложить на прохладные простыни. Сон стремительно подбирается, я не могу его отогнать, как ни пытаюсь. Не спала несколько суток из-за боли, а теперь из меня словно вытащили позвоночник и бросили на перину.

— Я тебя сейчас уложу и к ним вернусь, не переживай, — что-то в его голосе такое родное и теплое, что я невольно прикрываю глаза и облегченно выдыхаю. После горячей ванны и правда стало легче. Или от теплых рук, что будто закрыли меня от внешнего колючего мира…