Целитель. Приорат Ностромо
Шрифт:
– Мы должны быть уверены в своих товарищах по партии, – послышался голос из толпы, – уверены в том, что он не предаст идеалы революции…
– Какие пышные слова! – зло усмехнулся я. – Мною сделано для этой страны больше, чем всеми вами, вместе взятыми. И кровь довелось проливать, что зафиксировано… «формализовано», как у вас здесь выражаются, в моих орденских книжках!
– Никакими прошлыми заслугами, – председатель КПК вяло шлепнул ладонью по столу, – вам не прикрыть нынешнего разврата!
Я смолчал, понимая, что Пуго всего лишь исполняет чей-то заказ. Все это судилище затеяно лишь для того, чтобы посадить на мое место в ЦК своего человечка.
Наверное, прими я безропотно решение КПК, уже подготовленное заранее, то и все дальнейшие события текли бы иначе. Однако мне в тот момент до зуда, до щекотки хотелось уйти, громко хлопнув дверью, да послать «ответственных товарищей» по всем адресам, известным любому русскому человеку.
А тут еще Янаев оживился. Подняв руку, будто школьник, он заговорил со мною чуть ли не по-дружески:
– Михаил Петрович, а почему бы вам тогда не развестись со своей законной супругой? И встречались бы дальше с тремя любовницами, как многие делают, не будем их имен называть!
Как мне тогда удалось сдержаться, и не съездить этому идиоту по морде – отдельная история. Я встал, и аккуратно приставил свой стул на место. Нацепив любезную улыбку, сказал, ясно и четко:
– А не пойти ли вам всем в задницу?
– К-куда? – опешил Борис Карлович.
– В жопу! – рявкнул я.
Вышел – и с наслаждением грохнул дверью! Весь секретариат вздрогнул…
Тот же день, позже
Щелково-40, улица Колмогорова
Пока доехал до дому, успокоился. Хотя и понимал прекрасно, что меня ждет. Звонок из того самого вздрогнувшего секретариата подтвердил самые худшие опасения. Боязливый голос «сочувствующего» перечислил мои потери: «за аморальное поведение» меня поперли из секретарей ЦК КПСС и отстранили от руководства Институтом Времени. Из партии, правда, не исключили, но «строгач с занесением» влепили-таки.
Разумеется, и служебного жилья в форме коттеджа меня тоже лишили, а институтская «Волга» отныне будет катать «ВРИО директора НИИВ А.И. Панкова».
Впрочем, я больше переживал за своих «жен» – как бы и им не прилетело за мой недостойный «облико морале».
А природа-то, а природа… Небо распахнулось – яснее ясного, не жалея лазури, словно в утешенье. И сосны вдоль улицы выстроились разукрашенные, нарядившись в пышные снежные платья. Даже расставаться с ними жалко, с такими знакомыми, с такими привычными… А надо.
Подъехав
Дорожка к дому серела, очищенная от снега, но я все равно вытер ноги о коврик на крыльце и вошел в прохладный холл. Рубить дрова и затапливать камин – моя обязанность, возведенная в степень ритуала. Как прихожу с работы, так и развожу огонь.
А нынче я безработный… И как бы бездомный. И с какой радости мне дрова переводить? Чтобы обогреть казенную жилплощадь?
Я сжал зубы. Бодрись, не бодрись, а с этим доминой многое связано, и он еще не раз вспомнится в ностальгических виденьях.
«Переживем!» – помрачнел я, и вслушался.
Все мои «грации» осваивали матчасть в Звездном городке, зато со второго этажа неслись милые голоса дочерей. Удивительно, но Юля с Леей не ругались и даже не спорили – разговор тек спокойно, даже дружелюбно:
– Юль, а ты точно его любишь? – спросила младшенькая с замиранием.
– Кого? – буркнула старшенькая, как будто не понимая, о чем речь.
– Да есть тут одна… половозрелая особь. Всё крутилась вокруг тебя… Антоном называется.
Юлиус словно и не заметила ехидной составляющей.
– Не знаю… – вздохнула она.
– Что значит – не знаю?
– А то и значит… Как понять, что ты любишь, если никогда этого не чувствовала?
– Но ты же любишь папу!
– Это другое…
Неторопливо поднимаясь по лестнице, я крикнул:
– Девчонки! Собирайтесь, мы уезжаем.
– Куда? – крикнула Лея. Спрыгнув с кровати, она выбежала на галерею. – Куда, папочка?
Следом вышла Юля. Я обнял обеих, и серьезно сказал:
– Пока переедем на дачу в Малаховке, поживем там. А сюда… Думаю, что сюда мы уже не вернемся. Ваш папа больше не директор!
– Папусечка! – охнула Юля, и негодующе сощурила глаза: – Придворные интриги?
– Типа того, – я неопределенно повертел кистью.
– Придворные – сейчас? – нахмурилась Лея. – Разве так бывает?
– Был бы двор, – усмехнулся я, – а интриги найдутся!
– Пап… – Лея глянула исподлобья. – Хочешь, я этому интригану устрою? Неделями будет икать!
– Спасибо, кисочка, – мои губы растянулись в ласковой улыбке, – но я как-нибудь сам!
С улицы призывно засигналили, и я резво выскочил на крыльцо – за оградой неуклюже ворочался «КамАЗ» с коробчатым синим фургоном. Наискось, белым по синему, тянулась надпись: «Доставка на дом».