Целитель. Приорат Ностромо
Шрифт:
Двое врачей, или кто они там были, развернули кресло, да так, что Инна легла, созерцая белый потолок, и покатили по коридору.
– Открывай!
Следующая пара сотрудников отворила громадные металлические ставни, и кресло заехало в темноту. В кабину Большой Центрифуги.
В «ковшик».
Дворская облизала губы.
Створки за спиной замкнулись, и все шумы как будто выключили. В тишине щелкнуло переговорное устройство, и сказало ясным голосом:
– Инна, всё в порядке. Приборы регистрируют учащенное сердцебиение, но волноваться – это нормально. Значит, так… Вам
– Вопросов нет! – бодро отозвалась Инна.
– Тогда начинаем…
Всё вокруг незаметно стронулось. Дворская ощутила неприятный прилив тяжести, но это было только начало. Перегрузка наседала, давила нещадно, плющила…
– Инна, у вас в руке тангента с кнопкой. Быстро жмите на нее, как только загорится лампочка!
– Хо-ро-шо, – вытолкнула женщина-космонавт.
Вспыхнул индикатор на офтальмологической дуге. Клик. Огонек… Клик… Огонек-огонек-огонек… Клик-клик-клик…
– Инна, смотрите на экран.
«Хорошистка» скосила глаза на монитор. Там чернели четыре колечка, три побольше, а одно поменьше. И все разомкнуты… Экран очистился, а бесплотный голос спросил:
– Сколько всего было колечек?
– Четыре…
– Из них больших…
– Три.
– Куда они были повернуты… м-м… разрывом?
– Два – влево… Нет, вправо. И одно – вверх. А маленькое – вниз…
Пять «же». Шесть «же». Семь «же». Восемь «же»…
* * *
Напротив круглого вместилища Большой Центрифуги пластался длинный корпус, поделенный внутри на классы для занятий. Смирно отсидев «урок» по матчасти ТМК – тяжелого межпланетного корабля – «три грации» задержались в «баре космонавтов». Разумеется, ничего спиртного в «барной» комнатке не держали, даже кефира тут не найдешь. Зато уютно пыхтел самовар, а на полках – заварка, сахар, сушки, конфеты…
Одолев второй стакан, Инна крутила в пальцах недоеденную баранку.
– Девчонки…
– М-м? – отозвалась Наташа. Косясь на Риту, она тихонечко, чтобы не шелестеть, разворачивала обертку четвертой по счету конфеты. – Здорово тут начинается день, – заговорила она с напускным энтузиазмом. – Чуть умоешься – и бежишь в одной комбинашке к весам!
– Если к весне поправишься хоть на полкило, – сказала Рита задушевно, – прибью!
– Эта – самая-самая последняя! – Талия быстро слопала батончик «А ну-ка, отними!».
– Девчонки, – тверже заговорила Инна, – а когда, по плану, у нас спуск на глубину? Ну… В батискафе этом?
– В апреле, – прихлебывая чай, ответила Наташа. – Двенадцатого вы с Ритой летите, а где-то в конце месяца – погружение в Курильский желоб.
У Риты зазвонил радиофон. Поспешно выхватив его, и загодя улыбаясь, она юркнула за дверь.
– А давай, поменяемся? – выпалила Дворская, проводив Гарину глазами. – Ты полетишь вместо меня, а я тогда опущусь на глубину. Давай?
Талия растерялась даже.
– Ну, конечно, я согласна! – зарделась она. – Только… Ты же так хотела в космос!
– Да я и сейчас хочу, просто… Понимаешь… – Инна замялась, отводя взгляд. – У меня же театр… И океан мне как-то ближе!
В синих Наташиных глазах блеснуло понимание. Прислушиваясь к голосу Риты, что доносился из коридора, Талия спросила вполголоса:
– Ты хочешь остаться с Мишей?
Инна вспыхнула румянцем, и часто закивала. Наташа ласково накрыла ее напряженный кулачок ладонью:
– Оставайся! Спасибо тебе огромное! И… – она улыбнулась. – Буду должна!
Понедельник, 16 ноября. День
Щелково-40, проспект Козырева
Басистый гул ускорителя привычно опадал, затмевая посторонние шумы. Я осторожно переступил толстую вязку кабелей, и вышел из технического отсека, аккуратно захлопнув дверцу.
– Шеф, – приглушенно спросил Киврин, оглядываясь, словно в кино про шпионов, – а настоящую… э-э… машину времени когда тестировать?
Молча обойдя хронокамеру, я глубокомысленно воззрился на двухметровую стеклянную панель. Поднял голову – сверху над кубической камерой нависал составной электромагнит, похожий на шляпу с полями. А прямо будто из пола…
Я опустил взгляд на нижние катушки, похожие на гофрированный воротник-горгеру. Их секции плавно сходились и раздвигались, формируя поле нужной конфигурации.
– Володь… – мой голос был негромок. – Наверху ничего не знают о том, до чего мы тут додумались.
– К-как? – ошалел зам. – Но ты же…
– Ну, да, должен был! – кисло поморщился я, чувствуя подступающее раздражение. – Побоялся! Мне еще только «Терминаторов» не хватало…
– Ага… – соображал Киврин. – Агаганьки… – он встрепенулся. – Тогда я соберу все материалы по той теме – и засекречу, на хрен!
– В обход первого отдела, понял? – глянул я исподлобья. – Знать должны только те, кому положено – мы!
– Понял, шеф! – посерьезнел зам, и тут же схохмил: – Начинаю действовать без шуму и пыли, по вновь утвержденному плану!
Фыркнув, я покинул лабораторию локальных перемещений и поднялся к себе. В приемной уже топтался коренастый, плотный мужчина лет сорока, заросший бородой и усами, как полярник. Но строгий синий костюм сидел на нем, как влитой.
– Вы ко мне? – поинтересовался я на ходу.
– К вам, Михаил Петрович! – защебетала Аллочка. – Товарищ из Новосибирска!
Товарищ из Новосибирска протянул руку:
– Аркадий Ильич Панков, физик, доктор наук, – представился он, и продолжил в той же манере, лаконичной и разрывчатой: – Занимаюсь темой транспозитации. Направили в ваш институт.