Целительница. Первое испытание

Машина стояла во дворе.

Нет, не так!

Моя! Новая! Машинка! Стояла! Во дворе!

– Ключи, документы, – передал мне Данила Евгеньевич свидетельства собственности на джипик.

Маленьким. Отполированным до блеска. Черненьким чудом с огромным розовым бантом, привязанным к водительской двери.

– Круто! – восхищенно протянула, пристроившись рядом со мной, Юля. – Дашь покататься?

– Юля! – одернул ее Данила Евгеньевич.

Я только засмеялась. И ведь знала, что меня ждет подарок, но забыла. Как-то

Последняя неделя выдалась неспокойной. Но это если не сравнивать ее с той, что была до нее.

А так…

В мою курточку, в которой ходила в ночной клуб, была вшита камера. Запись велась с момента, как я вышла из дома в тот злополучный вечер, и до самого приезда следователя, когда Андрей ее отключил.

Мне и так ничего особо не грозило – операция проводилась стрелковым клубом совместно с полицией и была одобрена Трубецким-старшим, запись же сняла даже малейший намек на обвинения.

А они могли быть. Внучка князя Ушакова! Андрей проговорился, в какой тот находился в ярости, когда узнал, что именно инкриминируют Антонине. Употребление магических наркотиков, серия убийств…

На записи моего лица не было. Допрашивали в стрелковом клубе, чтобы исключить малейшую возможность утечки информации. В материалах дела фигурировали лишь мои инициалы.

Единственные из тех, кто мог «сдать», – Антонина и парень, ставший ее сообщником.

Но ни она, ни он ничего сказать не могли. Распад личности. По словам Людмилы Викторовны, счет в их случае и так шел на дни, а ранение и факт задержания послужили толчком для схода лавины, окончательно убив тех, кем они были.

Ну а Светлана…

Невольная жертва, невольная соучастница, обеспечивавшая не только контакт с девушками, но и алиби. Она и так была не в себе, что я заметила еще в больнице, а после откровений, как именно ее использовала Антонина, полностью перестала осознавать реальность.

Страшная история.

История, которой могло не быть, если бы…

Наркотик, который принимали Антонина и ее парень, разрабатывался в фармкомпании, принадлежавшей Ушаковым.

Естественно, не как наркотик, а как препарат, улучшающий когнитивные функции у пожилых людей. Когда стало понятно, какими могут быть побочные эффекты, проект закрыли, а все наработанное – утилизировали.

Как оказалось, не все.

Об этом рассказал Трубецкой-старший. Естественно, лишь после того, как устроил нам всем головомойку.

Как он кричал!

Было страшно. Он хоть и крепок телом, но столь сильное волнение не очень полезно для мужского организма, о чем я ему и поведала.

Лучше бы молчала.

Второй его заход выглядел еще более драматично. Для нас.

Оставшиеся до начала учебы дни я проводила либо в стрелковом клубе – как выразился Андрей, восстанавливала форму, либо вместе с Данилой Евгеньевичем и Людмилой Викторовной в академии. Юля тоже занималась повышением своей квалификации – писала цикл статей о простых людях.

Моя идея, но я даже не думала, что Юля ею воодушевится. И если первая заметка явно была написана из-под палки – не чувствовалось в ней души, то следующая уже воспринималась иначе. Искренне.

Парням тоже досталось. И первое, что до них попытались донести, была мысль об ответственности. Не за самих себя, за нас с Юлей.

Если не принимать во внимание тот факт, что мы тоже вроде как не кисейные барышни, то такой подход лично мне импонировал.

Игоря, Антоху и Трубецкого-младшего я постоянно видела в стрелковом клубе. Но не на стрельбище, а на полосе препятствий. Тоже… восстанавливали форму.

А вот Илья пропал. Не в прямом смысле, конечно, просто выпал из нашей компании.

Не знаю, как остальные, но я об этом не жалела. Неприятный осадок остался от родственников отца. Если бы не княгиня… Князь на роль любящего дедушки точно не подходил.

Встречаться нам с ребятами не запрещали. В свободное от остальных забот время, не позднее девяти часов вечера и только под присмотром охраны.

Андрей назвал подобное меры расплатой за неспортивное поведение. И не важно, что это самое неспортивное поведение он мог пресечь еще в самом начале.

В этом был весь Андрей. Он всегда говорил, что люди учатся только на своих ошибках. А то, что подстраховывал…

Он – мой крестный. Кому, как не ему, заботиться о своей крестнице?!

– Ты во сколько сегодня заканчиваешь? – вернула меня в реальность Юля.

Прежде чем ответить, вспомнила расписание. Первой стояла приветственная речь ректора первокурсникам. Затем – вводная лекция. Потом – экскурсия по академии.

За эти полмесяца академию я узнала не хуже, чем флигель, в котором жила, но откалываться от коллектива не собиралась. И так освобождена от части практических занятий, зачет по которым сдала, работая в больнице санитаркой и медсестрой.

– Думаю, в двенадцать, – прикинула я расклад по времени.

– Тогда предлагаю потом пересечься и посидеть с парнями. А то у них с завтрашнего дня казарма. Видеться будем только по выходным.

– Согласна, – кивнула я, мельком посмотрев на Данилу Евгеньевича, который разговаривал с вышедшей на крыльцо Людмилой Викторовной.

К Тамаре Львовне он сегодня собрался ехать без меня. Тоже, похоже, давал возможность провести последний более или менее свободный день с друзьями.

– Тогда сбросишь сообщение? – улыбнулась я ей и, помахав рукой чете Соколовых, направилась к машине.

Сняв бант, открыла свое чудо. Бросив украшение на пассажирское кресло, устроилась на водительском.

Документы в бардачок, вдавить кнопку START, руки на руль…

На курсе восемьдесят три человека. Двоих дополнительно взяла в свою группу Людмила Викторовна. Одного – тот самый Березин, который с таким энтузиазмом пытался завалить меня на экзаменах.

В академии наставники едва ли не индивидуально работали с каждым студентом. Дар хоть и назывался одинаково – целительским, но у каждого свои нюансы. Кому-то хорошо удавалась диагностика, кто-то прекрасно справлялся там, где нужна была нейтрализация. А были и универсалы. Вот с ними проблем больше всего. Требовали особого внимания.