Цемесская бухта
Шрифт:
Коновалов (наткнувшись на Хоботка). Василь?!
Хоботок. Коновалов?!
Саркисов. Ираклий?
Нижарадзе. Ашот?!
Хоботок. Братушки! Вы откуда?
Коновалов. С Малой земли... Нас послали на связь с вами. Где командир?
Нижарадзе (показывая на ограждения). Там.
Саркисов. А я думал, не
Коновалов (Хоботку). Ползем, Вася.
Хоботок. Ползем, отец... Ползем, дядя...
Коновалов. Какой я тебе дядя?
Хоботок. Ты ж не тетя... Давай, дядя.
Ползут за гребень ограждений.
Нижарадзе. Ашот, Ашот... Как там, живы все?
Саркисов. Были живы... Не все... Не все, Ираклий.
Нижарадзе. Лейтенант?
Саркисов. Был жив...
Нижарадзе. А Маша? Маша?
Саркисов. Жива... Была...
Нижарадзе. Как была? Как была?
Саркисов. Видел — была жива... А потом не видел... Потом сюда нас послали... Уже не видел...
Нижарадзе. Она тебе что-нибудь сказала?
Саркисов. Когда ж ей говорить-то? Когда?
Нижарадзе. Ашот, она должна быть жива! Должна!
Саркисов. Ираклий, о чем ты думаешь в этот час?
Нижарадзе. О ней думаю, Ашот! О ней!
С гребня ограждений ползет Тарасюк.
Тарасюк. Братушки, подтягивайтесь вперед. Команда! Подтягивайтесь. Рахимова убили гады! Я за него... У-у, гады! (Ползет дальше. Кричит.) Братушки! Вперед! Подтягивайтесь! (Увидев Женю.) Давай, бабулечка, давай...
Женя. Какая я тебе бабуля...
Тарасюк. Ну, сержант... Один черт. Командир требует...
Женя. Подполковник?
Тарасюк. Подполковник... Ишь ты, зеленоглазая!
Женя, Нижарадзе, Саркисов и другие бойцы ползут через ограждения. Где-то гремит далекое «ура-а-а!». Далекая перестрелка. Медленно темнеет. Но и в темноте вспыхивают, словно всполохи, огневые вспышки...
Драматическая тишина.
Совсем темно.
Голос из темноты (спокойный, густой, медленный). Это была первая ночь в Новороссийске. Ночь на развалинах города. Враги не хотели уходить из Новороссийска. Они подтягивали части для того, чтобы отбить смертоносные атаки героев-черноморцев. Еще вчера эти люди в черных бушлатах и полосатых тельняшках жили другой жизнью, думали о родных, писали письма и даже шутили... Теперь уже все оставалось позади, как этот небольшой отрезок Черного моря от Геленджика до Цемесской бухты, до этих дышащих огнем и жарким свинцом оборонительных сооружений, воздвигнутых неизвестно по какому праву вторгшимися в наши пределы армиями немецкого фашизма.
Но километры, сотни и тысячи километров, которые прошли и проехали, грохоча танками, эти люди в мундирах грязно-серого мышиного цвета, в конечном итоге не дали ничего ни им, ни их стране, ни ее безумным в своем ослеплении иллюзорной силой вождям. Ничего, кроме позора и смерти.
Бой за Новороссийск шел третьи сутки. И никто еще из тех, кто штурмовал город с Цемесской бухты, кто ломал оборону немцев со стороны Малой земли, кто разбитыми дорогами наступал от цементных заводов, никто из них не знал — увидит ли он солнце следующего дня, привычно выходящее из-за окрестных гор и золотящее широкий накат волн в Цемесской бухте. Бой шел третьи сутки. Бой правый, святой, суровый, смертный бой.
...И сразу становится светло. Это дымный полдень. Все то же место — гребень заграждений. Но они уже пробиты и разворочены в нескольких местах. Красный флаг на вершине заграждений. Возле него лежат за двумя пулеметами Саркисов, Нижарадзе, Хоботок, Коновалов, Тарасюк.
Тарасюк. Братушки, эта сволота еще сопротивляется... Что же нам не дают команды? Ползу на КП к подполковнику. (Уползает.)
Нижарадзе. Коновалов, где же наши с Малой земли?
Коновалов. Выбьем немцев из города, разберемся!
Нижарадзе. Ты не видел Машу?
Коновалов. У тебя кроме Маши есть еще что на свете?
Нижарадзе. Не понять тебе, что это такое.
Коновалов. Чего же не понять? Понимаю.
Саркисов. Ираклий, Маша где-то рядом ходит. Совсем рядом.
Нижарадзе. Должны были встретиться в Новороссийске. Третий день здесь — еще не встретились.
Хоботок. Не городской сад, Ираклий... Оркестр не играет. Заблудилась Маша, не знает, куда идти...
Нижарадзе. Я боюсь, боюсь за нее...
Коновалов. Ты за себя бойся.
Нижарадзе. За себя не боюсь. Я тонкий, через меня пули насквозь проходят.
Хоботок. Смотри, какая об кость споткнется, застрянет, дурная.
Нижарадзе, Я за Машу боюсь.
Коновалов. Ты, Ираклий, красивый на лицо, но дурной на голову малость. Женщины, они как кошки живучи. Это нашу, мужскую, породу ломает, как деревья в лесу.