Цена Империи
Шрифт:
Гепид пил долго, шумно и много. Остатки выплеснул на голову — грязные потоки потекли по широкой груди. Ни лицо, ни грудь от этого чище не стали. Чтобы отмыть гепида, не ведро требовалось — цистерна.
— Я — Аласейа, — медленно и четко произнес Коршунов по-готски. — Я пришел за тобой, Красный. Ты узнаешь меня?
— Да, — хрипло проговорил гепид. — Узнаю.
— Сейчас тебя освободят, и мы уедем. Ты понял меня?
— Да… — Красный покосился на Ачкама.
— Тебя освободят, но если ты нападешь на кого-нибудь, снова окажешься
Красный мотнул спутанной гривой:
— Ты меня выкупил?
— Да, можно так сказать.
— Тогда скажи, пусть пожрать принесут, — потребовал Красный, усаживаясь на землю.
— Скажи Ачкаму, — обратился Алексей к Скубе, — что он хочет есть.
— Его накормят, — последовал ответ. — Он успокоился, да?
— Думаю, да, — подтвердил Коршунов. — Но мне бы не хотелось, чтобы кто-то его… раздражал. Он — немного бешеный.
— Дразнить его не будут, — пообещал Ачкам. — Но он и твои друзья должны уехать немедленно. Моим воинам они не нравятся. Но ты, целитель моего сына, можешь остаться.
— Я уеду с ними, — сказал Коршунов. — Но если ты позволишь, завтра я вернусь. Посмотрю, как твой парень себя чувствует.
Ачкам кивнул:
— В моем шатре для тебя всегда найдутся войлок и чашка къю-ута. Приезжай.
Глава двенадцатая
«Не будем мы с ними драться»
— А я говорю: мы не будем с ними драться! — заявил Коршунов. — Не вижу смысла. Крови прольется много, а добычи — никакой.
— А поселение? — вякнул кто-то из младших вождей, тоже гот, но не гревтунг, а другого племени. Звали вождя… кажется, Беремодом? Коршунов так и не научился их толком различать: все здоровые, бородатые, увешанные побрякушками. И имена одинаковые: Беремод, Берегед… хрен запомнишь.
— А что поселение? Который день мы тут стоим? Тамошние аланы уже все повывезли да попрятали.
— Да там и не было ничего, — вмешался Скуба. — Бывал я там. Когда ярмарка, тогда товаров много. Но все — привозные.
— Из-за такой мелочи с сарматами драться не резон, — рассудительно произнес Агилмунд. — Прав Аласейа: даже и побьем, что толку? Гривны с шей поснимаем да шлемы с голов? Даже доспех ихний не взять или копья — ими только сами сарматы драться могут.
— А лошади? — подал голос тот же младший вождь. — Вона Аласейю какими славными конями одарили!
Сарматские кони и впрямь были знатные. Готские лошадки рядом с ними, как какой-нибудь кулан — рядом с призером стипль-чеза.
— Так то Аласейю конями одарили, — усмехнулся Агилмунд. — А тебя, Беремод, не конем — копьем в брюхо обрадуют.
Все задумались. Копьем в брюхо — никому не хотелось. Стало слышно, как шагах в сорока от фургонов, между которыми проходило почтенное собрание, гепиды разделывают добытых утром степных быков. Вечером намечался пир по случаю благополучного возвращения их доблестного вождя.
Затем
Коршунов, разместившийся вместе с Агилмундом на платформе собственного фургона, оглядел «высокое общество». Всего здесь собралось человек тридцать, хотя реальными фигурами были только пятеро: Одохар, Комозик, Травстила, выполнявший по совместительству обязанности жреца, Красный и, конечно, он сам, Аласейя. Некоторым авторитетом обладали также Скулди с Агилмундом и Скуба. Остальные — так, мелкие вожди. Хотя не стоит забывать, что за этими «мелкими» в совокупности почти тысяча копий.
— Значит — что? — прервал молчание Комозик. — Спустим сарматам обиду? Аласейа драться не хочет. Понимаю. Он получил от сарматов дар. Может, и еще получит…
— Не то говоришь, рикс! — вступился за родича Агилмунд. — Знаешь ведь, за что Аласейа дар получил! Ссоры ищешь?
— Не дело это нам — ссориться! — прогудел Травстила. И посмотрел на Одохара: мол, ты что молчишь?
Но Одохар от реплики воздержался.
«Хитер, — подумал Коршунов. — В верховные вожди целит. Грамотно».
Действительно грамотно. Формально Алексей — человек Одохара. Если рикс Комозик на равных соперничает с Коршуновым, а Одохар выступит в роли арбитра, значит, Комозик — ниже Одохара.
В принципе, верховное лидерство Одохара Коршунова устраивало. Одохар — правильный мужик. И опытный. Но это — в принципе.
— И какие же обиды причинили тебе сарматы, рикс герулов? — осведомился Коршунов. — Что битва у нас была, так это не обида. Верно я говорю?
Собрание ответило одобрительным ворчанием: ясное дело, битва — не обида. Битва — нормальное развлечение храбрых воинов.
— Или, может, твоя обида в том, что пленных сарматы отпустили без выкупа? — поинтересовался Коршунов. — Может, хотелось тебе, чтобы мы в плену сарматском томились? Или чтобы в битве захваченный рикс гепидов отважных не с нами сейчас сидел, а у сарматов на цепи? Тогда скажи, рикс, почему тебе этого хочется? Мне интересно об этом узнать. И всем интересно. Особенно — нашему другу, риксу гепидов. Скажи, Красный, интересно тебе узнать, почему рикс Комозик желал бы тебя на цепи видеть, а не на свободе?
— Еще как интересно! — прорычал простодушный гепид, с недавнего времени полностью доверявший Коршунову и принимавший все им сказанное как абсолютную истину. — Еще как интересно! — И одарил Комозика недружелюбным взглядом.
— Много говоришь, Аласейа, — буркнул рикс герулов. — Много и по-пустому. Не то мне обидно, что отпустили Красного, а то, что равного нам рикса на цепи держали, словно медведя.
— Ну уж тебя-то, рикс герулов, на цепи держать бы не стали! — усмехнулся Коршунов. — Это для Красного, даже и безоружного, железную цепь сыскать пришлось. Тебе, Комозик, и обычной веревки хватило бы!