Цена империи

Глушановский Алексей Алексеевич

Один из потомков Лещинского вспомнил, как дед рассказывал ему, что его тетя, дабы увести след большевиков от убегающей за границу дочери и зятя, сменила фамилию и прикинулась крестьянкой. Однако про грудного младенца ничего не было слышно.

— Может, он умер? — предположил я, прорабатывая версию. — В то время смертность была очень большой.

— Тогда непонятно иное, — поморщилась Лена, постукивая карандашом по губам. — Кто тот потомок, что в Минске? Нигде в дневнике не сказано о возвращении четы Семашко на родину. И потомки Лещинского этого

не помнят.

— Но это время белых пятен в истории, — заметил я.

— Белые-то белые, но Лещинские говорят о дальних родственниках во Франции.

— Так, может, Валентина ошиблась и мне надо ехать во Францию?

— А если девочка умерла при родах?

— Тогда должен существовать ее потомок.

— А если и младенец не выжил? — грустно вздохнула Лена.

— Это твои домыслы.

— Да, но мне почему-то кажется, что, если тебе сказали искать потомка в Минске, значит, он тут.

— А если она проездом?

— А что мы знаем про грудного младенца? А если он выжил?

— Это было бы чудом!

— И тем не менее. Здесь в церковной книге есть запись о браке между крестьянкой Рубановой и неким Самосейко.

— Рубанова — это пани Зареческая?

— Да, но только она одна. А Самосейко стал одним из уважаемых на деревне большевиков. Возможно, женщина таким образом помогала вырасти своему ребенку?

— А где же он сам?

— Не он, а она. Эта была девочка.

— А какая разница?

— Большая. Девочки едят меньше, ее могли удочерить.

— Но только не в голодное время! В то время и своим не хватало, не то что чужим.

— А если они были заинтересованы в ребенке? — спросила Лена.

— В смысле? — опешил я.

— Ну допустим, в округе еще жил колдун, и ему было выгодно взять девочку и вырастить себе невесту. Магические силы должны были удвоиться в ребенке.

— А если нет?

— А у нас есть другие предположения? Смотри, колдуны округи должны были знать друг друга. Подобное обычно тянется к подобному.

— Допустим, все так, как ты говоришь. Но где нам найти нужного колдуна? Вряд ли в летописях он указал род своей деятельности.

Лена задумчиво теребила старый, потрепанный дневник.

— Смотри, здесь на обложке легкие оттиски. Возможно, если мы закрасим ее карандашом, то прочитаем надпись на последней странице.

Я последовал ее совету, и уже через час мы уже читали торопливо написанные строки:

«Сегодня ко мне опять обратилась сестра, просила присмотреть за Татьяной. Ее отдали на хутор черной ведьме. У колдуньи есть сын, с которым они когда-нибудь поженятся. Коммунисты боятся ссориться с Марьяной. Даже ее предков прозвали Ворожей. Я видел пару раз колдунью. Взгляд у нее тяжелый, и рядом с нею охватывает странное паническое чувство. Однако Танюше она нравится.

Сестра уходит след на север…»

— Видишь! — обрадовалась Лена. — Я оказалась права!

— Да, только где нам найти потомков уже этого колдуна?

— Все там же, — улыбнулась собеседница. — В архиве!

На

поиски потомков Татьяны и сына колдуна ушло еще пять дней. В результате передо мной лежало три адреса неких Ворожейкиных (после двух войн фамилия колдуна слегка изменилась). И это счастье! Окажись это какой-нибудь Иванов или Сидоров — и мне пришлось бы туго. До этого дня я никогда не думал, насколько люди похожи на бактерий. Возьми одну родительскую пару — и через несколько поколений получишь целую армию. К счастью, по первому адресу проживали однофамильцы, по второму — сводные братья моей цели.

И вот я подъехал к дому наследницы пана Зареческого. Простой панельный дом старого типа, обшарпанный подъезд, худая кошка на крыльце тщательно вымывает переднюю лапу.

За дверью не спешили. Я еще раз нажал на звонок. Наконец по ту сторону двери раздалось осторожное:

— Кто там?

— Ворожейко Татьяна Александровна? — спросил я. Девочку назвали в честь бабушки.

— Да, а что вам нужно?

— Я бы хотел отдать вещь, принадлежащую еще вашему прадеду.

— Я не открываю незнакомым людям.

— Ах, простите, меня зовут Сорокин Владимир Алексеевич. Я уже был у ваших сводных братьев. Хотите — позвоните им. Они все объяснят.

— Минуту, — бросили из-за двери и куда-то ушли.

По-видимому, Татьяна созванивалась и разговаривала с братьями. Через пятнадцать минут она снова подошла к двери и сказала:

— Я сейчас занята, если так хотите вернуть мне что-то, давайте встретимся на нейтральной территории сегодня в семь часов?

— Хорошо. Где?

— Давайте в пиццерии в двух кварталах отсюда.

Законная владелица перстня оказалась хрупкой, невысокой девушкой с бледной кожей и тонкими кистями. В осанке угадывалась порода, которую не смогла ни вытравить, ни разбавить примесь крестьянской крови. Окинув меня холодным взглядом, она спросила:

— Что вам надо?

Я протянул ей старый, потрепанный дневник пана Лещинского и рассказал все, что случилось со мной до встречи с ней. Девушка внимательно слушала. При виде кольца она встрепенулась, повертела в руках, словно изучая и примеряясь к новой вещи, а затем робко надела на палец. В тот же миг нас словно ветерком обдало. Щеки сидящей напротив красавицы порозовели, круги под глазами стали менее заметными. Такое чувство, что перстень питал ее силой и энергией.

— А теперь отпустите меня, — попросил я. — Снимите проклятие. Я вернул вам перстень, и, как видите, даже с процентами, — кивнул я на дневник.

Девушка улыбнулась и покачала головой:

— Я не знаю, как снять с вас проклятие. Я не практикую данных вещей. Бабушка умирала два раза, и последний раз мучительно. Я хочу быть счастливой, любить и быть любимой, прожить обычную жизнь.

— А такое возможно? — изумился я. Как человек, обладающий даром, может притвориться нормальным?

— В жизни все возможно, — очаровательно улыбнулась Татьяна. — В любом случае вас уже не должны преследовать несчастья.