Цена посвящения: Время Зверя
Шрифт:
Первую кровь Злобин увидел, едва шагнул за ворота.
Труп собаки с распоротым брюхом плавал в густой буро-красной жиже. Горло псу разорвали так, что голова свободно закинулась на спину. Из мертво оскаленной пасти свисался сизый язык. При жизни он был обыкновенным цепным кобелем и погиб, прикованный ржавой цепью к своей будке.
Второй пес, судя по остаткам шерсти, был лайкой. Пока его не выпотрошили и не бросили посреди двора.
Старшина, заглянув через плечо Злобина,
Голова, когда терять уже нечего или когда фантазиям предаваться нет никакой возможности, соображает на редкость быстро, четко и ясно.
«Собак валили не из огнестрельного. Кровь давно свернулась. — Злобин, прищурясь, посмотрел на дом. — В окнах свет. Хотя светло. А дыма из трубы нет. Либо там ни одного живого, либо — я на мушке. В первом случае бояться нечего. Во втором — можно не дергаться».
— Доставай «Макар», Александр Васильевич, — прошептал Злобин.
— И-ик, вон оно как…
— Ствол достань! — сквозь стиснутые зубы приказал Злобин.
Он бедром толкнул старшину, выдавив за створ ворот. Искренне надеялся, что старшину, заметить не успели.
— Бегом — вокруг дома! С тыла зайдешь.
Александр Васильевич кивнул. Судорожно дернул кадыком. И на полусогнутых ногах, смешно черпая носками сапогов внутрь, припустил вдоль забора.
— Оля, ни шагу вперед! — не оглядываясь приказал Злобин.
Оля издала невнятный звук.
— Выдеру! — зверским шепотом оборвал Злобин, не дождавшись членораздельного возражения.
Оля тихо пискнула. Под сапожком хрустнула веточка.
— Рация есть? — отдышавшись, спросил Злобин.
— Нет. Мобильный есть, — сдавленным голосом ответила Оля.
— Уже слава богу. Держи наготове.
Злобин достал пистолет, передернул затвор. Пригнувшись, побежал наискосок через двор к сарайчику.
Двенадцать шагов. Ни одного выстрела из дома. Никаких признаков жизни. Даже занавески не дрогнули.
Трава, как белыми мухами, была засыпана мокрым птичьим пухом. Несколько перышек налипли на сапоги.
Он прижался плечом к стене сарая. Доски были новыми, еще пахли свежим распилом.
На ветке сосны вдруг отчаянно, во все черное горло, заорала ворона. Ее соседки, откричав свое, затаились, с любопытством разглядывали людей.
Злобин вытер холодную испарину, защипавшую висок.
— Дура, блин, очнулась!
На приоткрытой двери отчетливо выделялись свежие царапины. На мокрой земле — кучные следы. Собачьи.
Злобин носком сапога слегка пнул дверь, распахнул ее шире. Сарай оказался овчарней. Внутри пахло мокрой шерстью, навозом и еще чем-то тяжелым и липким. Странно, но овцы не издавали ни звука.
Злобин заглянул внутрь и невольно отпрянул. Сплошное месиво из кровавой жижи, кишок и лоскутов измазанной красным овчины. В полумраке страшно белели обглоданные ребра. Прямо у ног Злобина оказалась
Злобин заставил себя смотреть на эту мешанину смерти профессионально-отстраненно, без брезгливости и неуместных эмоций.
Толкнул соседнюю дверь. Коровник. Распотрошенная туша буренки. От теленка остался только костяк с лохмотьями мяса.
«И здесь не стреляли. Работали собаки». Тут же поправил себя: «Волки».
Выглянул из-за угла сарая. Дом по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Совершенно мертвый дом.
Обычный деревенский пятистенок. С недавно перекрытой крышей и новыми наличниками на окнах. По всему было видно, что дом попал в руки мастеровитого хозяина. Только сейчас над ним не витала аура скромного уюта и тепла. От молчащего дома веяло холодом и бедой.
Злобин оглянулся.
Ольга сидела на корточках, спрятавшись за столб ворот. Считала, что замаскировалась. Хотя яркая курточка и белый свитер отчетливо выделялись на сером фоне.
Она перехватила его взгляд и вскинула голову. Злобин махнул рукой: «Сиди!».
«Хватит играть в „Зарницу“, — с холодной отрешенностью подумал он. — Штурмовая группа, япона мать. Полторы калеки! Прокурор в резиновых сапогах, мент с похмелья и девчонка с мобильником. Серьезной угрозе противостоять не сможем, а если там всех кончили, то не фиг цирк устраивать».
Он вышел из-за укрытия и, не таясь, пошел прямо к крыльцу. Остановился, поставив ногу на первую ступеньку.
За домом раздалась нечленораздельная ругань. Старшина, закончив скрытный маневр, зачем-то решил выдать себя.
— Александр Васильевич, что там у тебя? — зычным голосом спросил Злобин.
При этом смотрел на окна. Занавески не дрогнули. Тень не мелькнула.
За углом затрещали ветки.
Старшина вышел, покачиваясь и держась за стену. Лицо было цвета бледной поганки, белесое с ядовитой зеленинкой.
Он с оттяжкой сплюнул. Растер вялые губы рукавом.
— Там… Это. Всех, кажется, — выдавил старшина. — Кровища до потолка.
Большой палец Злобина смазал по клемме предохранителя. Раздался слабый щелчок.
— В окно заглянул? — спросил Злобин.
Старшина подошел ближе. Кивнул. Облизнул губы.
— Окно выбито. Я глянул. А там все… Матвей, жена, дочки, сын с невесткой. В гости, наверное, приехали. — Он зачем-то плотнее натянул на лоб фуражку. — А телевизор работает. Телевизор работает. Новости показывают. Так вот.
— Живые есть?
— Не видал. — Покрутил головой старшина. — Какие там живые! Распотрошили их. Кишки у всех наружу. Что же это делается, Ильич?
Злобин втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Так же медленно, со свистящим звуком, выпустил его обратно.