Цена твоего прощения

Сдобберг Дина

Охрана растерялась, официант побледнел. А вот Кира полезла в сумку. Достала из неё леденец, которые постоянно брала и, немного подержав его во рту, выложила на открытую ладонь. Руку она протянула почти к моему лицу, и только тогда я понял, что она собирается сделать. Шершень естественно очень быстро спикировал на конфету, и Кира отправила его вместе с конфетой в окно, услужливо и расторопно открытое официантом.

– А если бы укусил, пока несла? У тебя же аллергия?
– тут же спросил эту победительницу.

– У меня аллергия только на лекарство. А на пчелиный

яд нет. Вот у бабушки была. Поэтому я с детства знаю, как сделать, чтобы никто никого не кусал.
– Ей идёт улыбка, я и сам на неё залипаю, как тот шершень на конфету.

Схватить бы её сейчас, утянуть к себе на колени и самому покусать её всю. Чтоб каждый видел, что моя, что не свободна, мои метки. Но холодной водой воспоминание о сжавшемся каменном теле у меня на руках в тот вечер. Я прикрыл глаза, чтобы она не увидела моего взгляда. Потому что почувствовал, как дикая ярость окатывает изнутри. Желание найти и разорвать на куски любого, кто посмел обидеть. Пора в этом поставить точку. Встал изо стола и, взяв её за руку, повёл за собой.

– Езжайте домой.
– Осадил охрану, дернувшуюся было следом.

Усадил её на сиденье, сам сел за руль. Меньше часа езды и мы почти за городом. Парк, заложенный в честь какой-то годовщины чего-то, давно превратился в кусок дикого леса на окраине города. С небольшого склона было видно широко разлившуюся реку, и ивы, склонившиеся до самой воды. Внимательно смотрел на девочку. Поймёт или нет, что не в простое место привёз.

Осматривается. Внимательно, настороженно. Подошла к дубу, что стоял чуть в стороне и с таким стволом, что за ним даже я мог бы спокойно спрятаться. А она ведёт тонкими пальчиками по шершавой коре, улыбается, что-то разглядывает. Вот взгляд замер. Рассматривает, взгляд на меня, снова на дерево. Я знаю, что она там нашла. Старые, глубоко вырезанные буквы "С" и "А". Перед тем, как из дома сбежать в шестнадцать вырезал. Чтобы если не выживу и не вернусь, вот такая памятная надпись была.

– Здесь я последний раз был с отцом. Он планировал выкупить землю на той стороне реки. И отсюда показывал будущие владения.
– Объяснил значимость этого места я.
– Через несколько дней его не стало.

– А место красивое, светлое.
– Задумчиво произнесла она, усаживаясь на выпирающий корень дерева.
– Для тебя это место памяти. А я здесь зачем?

– Поговорить.
– Сажусь рядом, опираюсь локтем на согнутую ногу.
– Что тогда произошло? Почему не нашли и не наказали?

– Когда? Кого наказали?
– не понимает она.

– Ты носила с собой отраву, чтоб всегда под рукой была. Ты готова была на дурной шаг, лишь бы не пережить насилия.
– Не думал, что спросить об этом будет так тяжело.
– Снова?

– Что значит снова? Меня никто не насиловал.
– Удивляется она, а мне словно дышать легче становится с каждым её словом.
– Я вообще этого переживать не собираюсь! Я когда на практике была, в морге дежурила. Вот туда девочку привезли, после изнасилования. Вот после этого я и носила с собой... Чтобы никогда...

– Подожди, какая практика

с моргом?
– не понял я.- У тебя же экономическое образование!

И потом я сидел и охреневал, выслушивая, как две подружки поменялись местами. И пока та, что с медицинским образованием, помогала третьей подружке из этой компании сохранить ребёнка, та, которая училась на бухгалтера, делала уколы и следила за назначениями в больнице! Да уж, отчаянные.

Но зато теперь понятно, почему такое отношение со стороны названной родни. Такие поступки не забываются. Странно, правда, что замуж среди своих не выдали. Отсюда же и знание языка. И почему её искали через диаспору. Своя же. Напугалась девочка тогда конечно здорово. Но это даже близко не сравнится с тем, если бы беда случилась с ней.

– А зачем ты это спрашиваешь?
– вдруг спросила она.

– Нашёл бы и убил.
– К чему скрывать? Пусть сразу привыкает, что за каждую её обиду я по полной спрошу.

– Я же тебе никто.
– Мои планы её удивили.

А я промолчал, не озвучивая, что для себя уже всё решил. Моя будет. Сама придёт, измором возьму.

Утром проснулся наконец-то выспавшимся. И уже спускаясь вниз, почувствовал вкусный запах с кухни. Кира уже мыла посуду, а на столе стояла тарелка с рулетиками из лаваша и яичницы с ветчиной. Ну, надо же! Чернобурка сменила гнев на милость. Из-под короткого рукава домашней футболки были видны, уже начинающие желтеть, синяки.

– Извини.
– Провел пальцами, едва касаясь, только, чтобы обозначить, за что извиняюсь.
– И за всё, что тогда наговорил.

– То есть, у тебя нет мыслей про работу не только на официальный твой бизнес, но и на теневой? И про...
– замялась она.

– Про постель? Есть.
– Не стал врать и отнекиваться, наоборот, прижался к ней со спины, ограничивая возможность к отступлению с двух сторон опираясь руками на столешницу.
– Только принуждать не буду. Хочу, чтобы сама пришла.

– Я не...

– Чшш.
– Перебил её возражения я.
– Я терпеливый. И я подожду.

– А ждать тебе будет помогать, как её там зовут?
– а мы оказывается и не так равнодушны были, как показывали.

– Понятия не имею. Ты серьёзно ждёшь, что я каждую подстилку по имени знать буду?
– сразу решил обозначить, кто это была.
– Или решила, что тот бред хоть долю правды содержит?

– Ну, она красивая! И ну, мужчинам же надо.
– Глаза опустила, щеки краской залились, смущается, как школьница.

– Это шалава, продажная девка, тело, которое любой может купить за бабки. Ты вообще не о том думаешь. Чисто чтобы успокоить, единственный раз тебе говорю, пока ты в этом доме, ни с кем, ничего не было. И я подожду, когда ты сама согласишься, и помощь мне во время ожидания не нужна.
– Развернул её и сжал её лицо в своих ладонях.
– Но если узнаю, что на сторону глянула, только посмотрела, Кира! Я тебе башку сверну! Никто не имеет на тебя больше права!