Цена весны
Шрифт:
Он знал, что Синдзя может умереть. Он послал флот, зная о том, что это может случиться, и сам Синдзя уехал, не питая никаких иллюзий на этот счет. Если бы это не произошло сейчас, это произошло бы в другое время. Каждый мужчина и каждая женщина умирает, в свое время.
И, откровенно говоря, смерть не была тем бедствием, которое он собирался остановить. Он работал и приносил жертвы именно для того, чтобы компенсировать постоянное увядание из-за возраста и дать возможность обновления. Он подумал о собственных детях: Эя, Данат и давно умерший Найит. Каждый из них был его ставкой против жестокого мира. Когда ребенок приходит в мир, отец прижимает его к себе и думает: «Если все пойдет как должно, я умру первым. Я могу любить его и никогда не буду горевать о нем». Вот такой мир Ота и хотел для Даната и Эи. Мир с возможностью узнать любовь, которую не придется хоронить. Мир, каким он должен быть.
Он не заметил, что Идаан подъехала близко, пока она не заговорила. Голос был неприветливый, но ему показалось, что он расслышал в нем нотки поддержки.
— Пришло время ехать. Взбирайся на повозку и немного отдохни. Ты скакал пять ладоней подряд.
— Неужели? — удивился Ота. — Я не обратил внимание.
— Знаю. Поэтому и пришла, — сказала она и, после секундной паузы, добавила: — Данат рассказал нам, что произошло.
Ота принял позу, которая подтверждала, что услышал ее, но и только. Он не мог сказать ничего осмысленного. Идаан, уважая его горе, помогла слезть с лошади и перейти на паровую повозку, где сидели Ана Дасин и Ашти Бег; их незрячие глаза глядели в никуда. Ота сел на широкие доски недалеко от них, но так, чтобы не участвовать в их разговоре. Ана рассмеялась над какими-то словами Ашти Бег. Более старшая женщина выглядела смутно довольной. Ота лег на спину, закрытые глаза затопил красный свет солнца и, возможно, крови. Он приказал себе заснуть, уверенный, что не получится.
Он проснулся, когда повозка дернулась и остановилась. Он сел. Наполовину сформировавшиеся мысли о треснувших осях и сломанных колесах унеслись, как туман под сильным ветром. Когда он полностью проснулся и осознал окружающий мир, солнце уже чуть ли не погрузилось в верхушки деревьев. Повозка стояла во дворе постоялого двора. Воспоминание об ужасных утренних новостях опять затопило его, но не так глубоко, как раньше. Он знал, что волна еще будет подниматься и опускаться. Мысль о потери друга будет ранить его опять и опять, но все меньше и меньше. Это говорило о том, чего он не хотел знать — траур стал слишком знакомым. Он привел одежду в порядок и сошел на землю.
Все его слуги остались в Утани и Сарайкете, и это было единственное, о чем он не сожалел во время путешествия. Ота получал настоящее, хотя и небольшое удовольствие, входя в низкий и теплый главный зал постоялого двора не окруженный роем мужчин и женщин, желавших поменять его одежду или напудрить ему ноги. Он пытался наслаждаться этим.
— Полдня к востоку отсюда, — сказал молодой человек в кожаном фартуке, указывая на север. — Где-то пять-шесть дней назад. Вызвали десять видов неприятностей, потом уехали посреди ночи. С тех пор все только о них и говорят.
— Ты их видел? — спросил Данат резким голосом, но Ота не мог видеть его лицо и не понял, что это — возбуждение или гнев.
— Сам? Нет, — ответил юноша. — Но это те, о которых вы спрашиваете. Старик с целительницей, и женщины, которые путешествуют с ним. Говорили, что он пытается открыть дом утешений или что-то в этом роде, но только пока не увидели ребенка.
— Ребенка? — Голос принадлежал Ане.
— Да. Малыш, не больше чем бывают в восемь месяцев. Так мне сказали. Я-то сам не видел, но все говорят, что видели его у Сайита. Вышел прямо в главный зал.
Ота соскользнул на скамью около очага. Небольшой огонь, но теплый. Только сейчас он сообразил, как замерз.
— Те самые, — сказал Данат.
— Пять-шесть дней, — повторил юноша, с удовлетворением кивнув. Он посмотрел на Оту, их глаза на мгновение встретились. Мужчина побледнел, когда Ота принял позу обычного приветствия, а потом опять уставился на пламя. Разговор за его спиной стал тише и закончился. Подошел Данат и сел рядом с ним. За открытой дверью виднелся двор, охваченный вечерней тьмой; стражники закончили разгружать еду и увели лошадей.
— Мы все ближе, — сказал Данат. — Если они будут ехать так же медленно, мы перехватим их до Утани.
Ота крякнул. Снаружи послышался резкий грохот, закричали раздраженные голоса. Данат оплел пальцами колено.
— Я сказал Баласару, что буду умолять, — сказал Ота. — Я сказал ему, что встану на колени перед этим новым поэтом и буду умолять его вернуть зрение гальтам.
— А сейчас?
— А сейчас я не верю, что смогу. Судя по тому, что Ашти Бег рассказала о Ванджит, трудно думать, что это может помочь.
— Маати, возможно. Он может повлиять на нее.
— Но что я могу сказать, чтобы повлиять на него? — хрипло спросил Ота. — Когда-то мы были друзьями, потом врагами, а потом опять друзьями, но я не уверен, что сейчас мы знаем друг друга. И чем больше я смотрю на это, тем больше мне хочется устроить им что-то вроде ловушки, поймать нового поэта и отдать ее на растерзание слепым палачам до тех пор, пока она не сделает мир таким, каким он должен быть
— А что с Эей? — спросил Данат. — Если она сумеет пленить Ранящего…
— Что, если она преуспеет? — сказал Ота. — Она была против меня с самого начала. Она ушла с Маати, а тем временем наш флот потопили, Чабури-Тан сожгли, гальтов ослепили и убили Синдзя. Что мне сказать ей?
— Ты должен что-то сказать, — сказал Данат более твердым голосом, чем ожидал Ота. — И мы очень скоро догоним их. Надо обдумать наши действия.
Ота оглянулся. Данат сидел опустив голову и сжав рот.
— А что ты можешь предложить? — спросил Ота низким напряженным голосом. В груди заворочался гнев, словно собака во сне. Данат то ли не расслышал предупреждение, то ли предпочел не обратить на него внимания.
— Взаимный отказ от мести, — сказал Данат. — Гальты отказываются от гнева на наше высокомерие и перестают бояться андата. Маати и Ванджит отказываются мстить за смерти во время вторжения гальтов. Так не может продолжаться.
— Не в моей власти остановить это, — сказал Ота.
— Не в твоей власти остановить их, — сказал Данат, принимая позу поправки. — Только пообещай мне это. Если у тебя будет возможность, ты их простишь.
— Простить их? — повторил Ота, поднимаясь на ноги. — Ты хочешь, простить их? Забыть все, что они сделали? Никогда. Если ты спросишь Ану-тя, готов спорить на что угодно, она не может смотреть на смерти в Гальте со спокойствием в сердце. Ты хочешь, чтобы я простил им то, что они сделали с ней? Боги, Данат. Если то, что они сделали, не зашло слишком далеко, то даже не знаю, что такое слишком далеко!