Ценный груз
Шрифт:
Отрезвил чудака яростный крик вниз, в рупор, показавшийся шопотом. Почти незнакомый голос Штерна прохрипел:
– Чох, как в трюмах, как игрушки?
– Пока живем, – ответило эхо из медной трубы.
Штерн притянул чудака за голову и прокричал ему в ухо:
– Мы должны прорваться в Северный канал!
Чудак закивал в ответ, но подумал, что ни о каком прорыве не может быть разговора. «Борей» дергался, как человек во время самосуда, которого то справа, то слева неистово бьют по лицу. Чудака поражало одно обстоятельство: пароход не прятал носа от ударов, а лез напролом, на самые крутые
Штерн растянул губы, как будто они были резиновые, и хрипло закричал.
– Одиннадцать баллов… Слышите… Да… Ночью… Игрушки довезем… Вниз, вниз…
Растянутые губы означали очевидно улыбку. Чудак сполз вниз. В кают-компании лежал на диване стюард [1] , желтый и желчный, как все стюарды на всех пароходах мира. Он сокрушался, что придется есть в сухомятку, так как камбуз [2] не работает. Мысль о возможности еды была дикой. Слова стюарда чудак объяснил его профессиональным помешательством.
1
Буфетчик.
2
Кухня.
В три часа дня над палубой мрачно прогремел гудок. Чудак прижался носом к ледяному окну и увидел в буром дыму ржавый пароход со вставшей на дыбы кормой. На мачте его бешено извивались клочья флага. Пароход, нырнув кормой в воду, исчез в дожде. Чудак, хотя и не был моряком, заметил одну странность: у «Борея» флаг РСФСР был на корме, а у встречного парохода флаг висел на половине мачты. Чудак спросил об этом стюарда.
– Что ж тут непонятного? – раздраженно ответил стюард. – Просят помощи.
Даже чудак понимал, что просить помощи по меньшей мере глупо. Встречный пароход захлестало пеной и унесло. Лишь изредка подскакивало на переломе волн его красное днище.
Чудак дрожал. Он потерял веру в прочность «Борея» и во всемогущество Штерна. Радист поймал два призыва о помощи. Океан был похож на буйного сумасшедшего. Шторм крепчал. Приближалась ночь, но мысль о сне даже не приходила в голову. Можно было только курить или ждать. Чего? Чудак прятался от мысли о возможной гибели, но в сумерки «Борей» стремительно лег на борт и понесся куда-то вниз. Тысячи тонн воды обрушились на палубу.
На мостике отчаянно засвистели. Побледневший стюард прокричал чудаку:
– Огибаем скалы Рокк! Наверх!
Чудак выскочил я отшатнулся: перед глазами ревела белая смерть. Он не заметил скал. Он видел только мощные гейзеры воды, взлетавшие высоко в небо. Обмирая от тошноты, он прополз на мостик. «Борей» стремительно падал с борта на борт, черпая воду. Он шел параллельно волнам.
– Что?.. Что?.. – крикнул чудак Штерну, но ветер пробкой закупорил рот и флейтой засвистел на зубах.
Штерн даже не посмотрел на него. Он не отрывал глаз
– Огибаем Рокк!
Чудак понял, что наступило самое трудное.
«Борей» боролся из последних сил. Его несло мимо скал. Мутные волны были круты, как стены. Чудак присел, вцепился в поручни и закрыл глаза. Неистовое желание оглохнуть и ослепнуть наполнило его дрожащей торопливой тоской. Потом кто-то рванул его за плечи, он мгновенно промок и вскочил: над мостиком прошла, курчавясь, волна, и в ней килем вверх качалась сорванная с палубы шлюпка. «Борей» высоко вскинул нос и ринулся вниз мимо последней скалы. Волны хлестали в корму. Машина мелко дрожала.
Штерн вытер лицо рукавом и сплюнул. Он тяжело повернулся к чудаку, стиснул за локоть и повел в кают-компанию. Он молчал, а чудак не решался спрашивать.
– Ну, счастлив ваш груз, – выговорил наконец Штерн. – В такую погоду нельзя огибать Рокк. Все погибнут. Другого выхода не было. Через час мы будем на берегу.
Чудак спросил, зачем понадобилось огибать скалы. Он знал, что во время жестоких штормов пароходы идут против волны и ветра, пока погода не утихнет, и никогда не меняют курса, чтобы не подвергать себя смертельному риску.
– Если бы я вез груз соленых кишек, – прошипел Штерн, – я не менял бы курса. А теперь – идите спать!
Чудак покорно пошел в каюту, переоделся и лег. Качка стала мерной и приятной. Он согрелся и уснул.
Ему приснился город, серый от снега. Снег падал густо и бесшумно, покрывая черепицы домов и мостики пароходов.
Запах приморской зимы был свеж, как веша, – его нельзя было забыть всю жизнь. В сумерках дома зажгли миллионы огней.
Штерн вышел на палубу в новом кителе с золотыми шевронами. Его чисто выбритое лицо казалось юношеским.
«Борей» торжественно гудел. Зажгли громадные факелы, и началась выгрузка. От ящиков с игрушками шел запах ванили и солнца. Чудак сошел на берег и заблудился в мохнатых и мягких от снега переулках. Он встречал стариков, похожих на героев Жюля Верна. Он с наслаждением вдыхал уютный запах их трубок. Их глаза видели не только белую смерть и скалы Рокк, но и иное – фиолетовое небо над красной от зноя страной.
Город был пропитан запахом старых кораблей. На бульварах румяные и смешливые няни рассказывали детям о «Борее». Он прорвался через шторм, страшный, как кончина мира, и холодный, как ледяной компресс, чтобы привезти им игрушки. Глаза детей темнели от восторга и непонятных слез.
Снег и пламя в каминах воскрешали баснословные времена из сказок Андерсена. Чудак увидел на снегу узкие следы Золушки. Снег под ее ступней растаял, – у нее были очень теплые и маленькие ноги. Чудак пошел по следам. Они вели к «Борею». Золушка стояла на палубе и говорила со Штерном. Штерн дружелюбно улыбался. Она повернулась к чудаку, и он отступил, – лицо ее казалось созданным из блеска глаз и радости, на темных волосах белели снежинки, короткое платье цвета морской воды играло разными цветами от подымавшихся над городом ракет. Ракеты возвещали начало большого зимнего праздника.