Центральная реперная
Шрифт:
Да, именно так мы и выглядим со стороны. И потому это настораживает тех, кто за перевалом. Им не понять. А мне непонятен Вадим. Но надо ответить.
— У нас спокойное место, ты прав. Хочешь посмотреть новости?
— Новости?
— Ну, да. У нас есть телевизор. На перевале стоит телевышка, и кое-какие программы мы ловим.
Я раздвигаю шторки, включаю экран, перебираю программы. Везде одно и то же, но я упрямо ищу именно новостной канал. В нем — концентрация того, что происходит с людьми. Вот и он.
Никогда не понимал, чего ради люди глядят на такое. Жажда крови? Желание насладиться страданиями других, а потом утонуть в мягкой
Вадим смотрит напряженно, сведя брови, поджав губы и нехорошо прищурясь. Кажется, новости его совершенно не радуют. Меня — тоже, но я уже привык. Ничего нового. Катастрофы, аварии, убийства, массовые отравления. Таков мир. Чем больше людей живет, тем больше их умирает. Только зачем выплескивать эту боль на всех?
Я выключаю телевизор и задвигаю шторки до тех времен, когда мне снова захочется испытать боль.
— В таком окружении и живем. Еще держимся. Возможно, это продлится недолго — кто знает? — я пожимаю плечами.
— Я думал, здесь иначе… — Вадим говорит сам с собой, и я не спешу отвечать. — Хотя почему? Каков я, таков и мир вокруг. Всё логично. Остается понять, откуда взялась идиллия. Наверно, это мечты о несбыточном, о чем мечтал в детстве, читая романтические книжки. Осталось.
Он встает, подходит к окну, наблюдая, как солнце опускается за гору. А когда поворачивается, видно, что лицо его утратило безмятежность дня. Оно словно костенеет, обращается в камень, на котором время не оставляет следов. Вот он — настоящий, сдернувший маску благожелательности. Теперь легко узнать правду.
— Ты что-то хотел сказать? — спрашиваю я.
И его прорывает.
Вадим говорит зло, отрывисто, проглатывая куски фраз. Но понять его можно. Только не хочется понимать.
— Я знаю! Этого нет! Ничего нет! Ни тебя, ни Вики, ни моря… Ничего! Всё это — внутри меня. Я знаю. Галлюцинации. Мечты о невозможном. Как ты думаешь, где я сейчас? Не знаешь? Я расскажу. Я расскажу!
— Успокойся, Вадим.
— Я — спокоен! Я — абсолютно спокоен, разве не видно?! Значит так. Я нахожусь на космической станции. Ты знаешь, что такое станция? Наверняка знаешь. У нас пожар. Что-то горит. Я видел пламя. Открытое пламя! Оно било, как из сопла старинной ракеты. А вокруг обугливался теплоизолятор. Ты представляешь?! Негорючий теплоизолятор! А ведь за ним ничего, кроме обшивки. Обшивка тонкая, металлическая — два миллиметра. Ты знаешь, сколько нужно времени, чтобы в ней появилась дыра от нагрева прямым огнем? Несколько секунд. А потом всё — разгерметизация! Смерть. Вот так…
— Ты ошибаешься. Всё, что ты видишь — реально.
— Смешно! Галлюцинация убеждает меня в своей реальности.
Обидные слова можно пропустить мимо ушей. Главное — узнать.
— Тогда объясни — как ты сюда попал.
— О! Очень просто. Открыл дверь — и попал. Точнее, шлюзовой люк в спас-блок. Открыть-то открыл, а вот закрыть не успел. Командир как раз начал пожар тушить. Огнетушителем. Оказывается, они еще действуют. Зря он это. Сразу дым, пар, не видно ничего. И запах, от которого дерет горло кислым металлом и хочется сплюнуть. Дым вслед за мной. Ты думаешь, зря инструкции пишут? Зря?! Я помню, что нужно делать — всем по спас-блокам и разгерметизация помещения, в котором пожар. Быстро и эффективно. Да, потери воздуха. Но это восстановимо. Зачем тушить? Спасаться надо!
— Спасся?
— Нет, ты же видишь… — Вадим ехидно ухмыляется и демонстративно разводит руками. — Автоматика не действует, пока помещение не покинут все люди. А еще она не сработает, если что-либо мешает закрыться аварийным заслонкам. Мы как раз через станцию кабель протаскивали. Через все люки. Так что единственный вариант — полная разгерметизация станции. Вручную. Только тот, кто люк в космос откроет, до спас-блока добраться не успеет. И не факт, что остальные успеют. Я вот, хоть и успел, почему-то здесь оказался.
Он говорит правду. И она совсем не похожа на то, что я ожидал услышать. Все мои мысли о всемирном заговоре против нас — полный бред. Никому мы не нужны. Все просто о нас забыли. Вадим никого не представляет. Он сам по себе, какой ни есть. И этим он мне не нравится еще больше. Хочется схватить его за грудки и трясти, чтобы он не мог выговорить ни слова, чтоб он замолчал.
Я не стану так делать. Есть иные способы.
— Объясни. Значит, ты здесь. А там, у тебя на станции, другие люди борются за ее спасение? Так? Кабель протаскивал ты. Так? Они — там, а ты — здесь. Так? Отвечай!
— Ты мне нотаций не читай. Не забудь — тебя не существует, — Вадим в ярости.
Я бью его. По лицу. Не сильно, просто чтобы он пришел в себя.
— Ты пришел к нам. Сумел шагнуть через пространство. Это твой страх. Но он помог тебе, пусть и в ущерб другим людям. Ты — спасся. Кто-нибудь еще, кроме тебя? Ты не знаешь. Ты даже не хочешь знать. Представь себе медузу — большую, переливчатую, с желтыми и фиолетовыми прожилками в щупальцах. Медуз в море много. Они красивы, если смотреть на них из-под воды. Но если вытащить ее на воздух — что с ней станет? Кто захочет любоваться комком тающей слизи? Ты — как они. Только разумный. Малейшая опасность твоей жизни, малейшее изменение привычного хода вещей, и ты будешь стремиться избежать ее любой ценой. Любой ценой…
На щеке Вадима красным пятном проявляется след от моей ладони. Вадим бледнеет. Потом наливается кровью, и след исчезает.
— Тебя нет… — тихо говорит он. — И сейчас точно не будет…
Только и успеваю, что узнать предмет в его руке. Кожаная оплетка рукояти. Лезвие длиной с ладонь, шириной в два пальца. Нож острый — я точил его вчера. Почти не чувствуется, как он входит мне под грудину…
Деревянные доски пола шершавы и неприятно царапают щеку. Только она не потеряла чувствительность. Кажется, всё тело занемело. Чуть шевельнись, и заколет мелкими иголочками, побежит кровь по кровеносным сосудам, оживляя нервные волокна…
Кровь бежит. На пол. Растекаясь тонким слоем. Очень наглядно демонстрируя, как постепенно, капля за каплей, из меня уходит жизнь. На какой она прервется? Что увижу я последним? Фигуру Вадима? Который озадаченно чешет затылок, хмыкает, разглядывает влажное лезвие ножа. Потом подходит ко мне вплотную и треплет за плечо.
Ох! Боль простреливает меня насквозь, исходя из центра, потом возвращается, чтобы вновь устремится наружу. И так волна за волной, не ослабевая.
— Живой, — удивляется Вадим. — Крепкий. Придется ждать. При такой кровопотере не больше десяти минут. А потом раз — и тебя не будет. Здорово я придумал? Идеальный способ борьбы с галлюцинациями — уничтожить их. Не выслушивать же мерзости от своего подсознания?