Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
– Ты погляди какой!..
– Нагляделся. Мертвяк, он и есть мертвяк.
– Я про краба говорю. Видал, какой здоровенный?
– Ух, ты, бля!
Парни, едва не столкнувшись лбами, принялись разглядывать добычу. Краб растопырил лакированные клешни, норовя дотянуться до стиснувших его пальцев. Та, что побольше, была величиной с младенческую ладошку. Сама светлая, она заканчивалась черными шипастыми когтями.
– Он мертвяку печенку выедал, – сказал один из парней. Голос его потеплел, словно речь шла об умильном котенке, лакавшем молоко из блюдечка.
– Губа не
– Засушишь?
– Зачем? Пусть в аквариуме живет. Соли туда побольше насыплю, синей краски чуток добавлю. И будет у меня свое глубокое синее море, блин. Видал такое кино?
– Там акулы были, а не крабы.
– А у меня будет краб! – К этому заявлению так и просилось дополнение: «У тебя и такого нет».
– Сдохнет он, пока до Киева довезешь. – В голосе товарища прозвучала плохо скрываемая зависть.
– Не. – Тыквенная голова отрицательно мотнулась из стороны в сторону. – Крабы, они без воды целые сутки могут жить.
Посопев, парень, который не обзавелся сувениром, сердито буркнул:
– Ладно, хватит про аквариум свой заливать. Мы сюда не крабов ловить приехали. Дело надо делать.
– Без базару…
Крепыш аккуратно замотал добычу в футболку, положил сверток себе под ноги, а в руки взял увесистый камень.
Лицо трупа было уже достаточно обезображено морской живностью, но имелся приказ сделать его совершенно неузнаваемым. Крепыш примерился, отвернулся и с силой опустил камень на голову утопленника. Звук получился такой мерзкий, что бившего едва не стошнило. Зато чайки обрадовались, закричали еще громче, носясь над будущим угощением. Чтобы не перепачкать руки кровавой слизью, крепыш выискал новый обломок, поувесистей. Весь облепленный ракушками, он оцарапал ему живот, прежде чем обрушиться вниз.
– Ы-ых! – издав этот натужный возглас, крепыш проворно отпрянул, чтобы уберечь ноги и шорты от взметнувшихся брызг.
– Ладно, хорош, – смилостивился его приятель. – Теперь жмура этого и мама родная не узнает… А страна должна знать своих героев, – загадочно закончил он.
В лучах утреннего солнца возник бумажник, раскрылся, окунулся в воду. Насквозь промокший, через пару минут он исчез в пестрых плавках мертвеца.
Проследив за бумажником оживившимся взглядом, крепыш поинтересовался:
– Много там бабок?
– Мелочовка, – вздохнул его товарищ. – И еще бумажки всякие, которыми и задницу как следует не подотрешь.
– Жрать хочется, – спохватился крепыш и загарцевал на месте. – Пора завязывать с этим дохлым делом.
– Пора…
Парни освободили ноги утопленника от веревочных пут. Матерясь, выволокли его на ровное место и бросили на мелководье – так, чтобы его можно было заприметить издалека. Побережье в такую рань оставалось пустынным, но рано или поздно кто-нибудь да появится, а мимо такой находки никто не пройдет равнодушно. К тому же чайки нетерпеливо кружили над добычей, указывая ее местонахождение.
– Сначала мы этого чувака замочили, а теперь, выходит, на солнышке сушим, – сострил тот парень, у которого мыслям стало вдруг тесновато в тыквообразной голове. – Интересная судьба у этого Болосова получается.
– Был Болосов, да сплыл. – Его спутник звучно высморкался, прежде чем выдать незатейливый каламбур: – А всплыл Сурин.
– И-ха-ха!..
– У-ху-ху!..
Пересмеиваясь, обмениваясь шуточками, парни на ходу так и сяк вертели пойманного краба, совали ему в клешни то щепки, то камушки. Наверное, точно так же они вели себя в детстве, когда еще понятия не имели, каково это – топить людей, пусть даже незнакомых. И каково крушить человеческие головы, хотя бы уже неживые.
За много сотен километров от моря, в подъезде добротного московского дома на Ленинградском проспекте перетаптывались два других молодых человека неприметной наружности. Один жевал резинку и временами выдувал изо рта пузыри, наслаждаясь щелканьем, с которым они лопались. Все шло к тому, что очередной пузырь вот-вот достигнет размера породившей его головы. Движения челюстей становились все более азартными. Чвак-чвак-чвак. Иногда лучше жевать, чем говорить. Словарный запас невелик, а резинки в любом ларьке навалом. Сделай свой выбор.
Спутник почитателя жвачки от нечего делать наблюдал за этим нехитрым шоу. Каждый раз, когда пузырь лопался, облепляя выпустившие его губы белесой резиновой пленкой, парень невольно вспоминал, что вчера по пьяни поимел телку без презерватива, и это его беспокоило куда сильнее, чем предстоящая работа. Не то чтобы его волнение было чересчур уж сильным. Но и безмятежным такое состояние не назовешь.
В подъезде пахло кошками, мокрой тряпкой и – самую малость – жареной рыбой. За окном ничего примечательнее неба, деревьев и домов не наблюдалось. Все это нагоняло скуку и уныние. Как нудный фильм, виденный уже тысячу раз. Все известно наперед, ничего нового не предвидится.
– А правда, что ты крещеный? – спросил от нечего делать парень, которого на самом деле больше всего волновала собственная промежность.
– Правда, – подтвердил товарищ, зажевывая очередной выдутый пузырь обратно.
– И как оно тебе?
– Нормально.
– Но понт от этого какой-нибудь есть?
– Если без балды, то пока никакого. Но батюшка говорит: обязательно будет.
– Когда-нибудь потом?
– Во-во.
– Тогда лажа это все, – заключил некрещеный парень, потеряв всякий интерес к разговору. – Обещаниями кормить все горазды.
– Если бога нет, то я ничего не теряю, – рассудительно сказал ему приятель, запихивая в рот новую пластинку жвачки. – А если есть, то тут я сразу хоп – и в дамки. Во время Страшного суда к православным один подход будет, а к нехристям – совсем другой. Так мне батюшка заяснил. И лично меня такой расклад устраивает.
– Все равно лажа, – упрямо повторил собеседник. – Не будет никакого суда.
– А что же тогда будет?
– А вот что! – Скептически настроенный парень с чувством раздавил муху на оконном стекле и для наглядности растер ее в жидкую кашицу. Зуд между ногами усиливался, и, сунув руки в карманы, он отвернулся, показывая всем своим видом, что говорить о всяких пустяках больше не намерен.