Цепная реакция
Шрифт:
– А я и не знала, что рыбу можно вечером ловить. Отец, когда мы летом в деревне жили, на рыбалку всегда рано утром уходил.
– И утром можно, и вечером. От многого зависит… А это место, к тому же, прикормлено. Я человечку из местного населения специально приплачиваю, чтоб следил… Ты сядь к костру ближе, а то простудишься!
– Нет, мне теперь не холодно… Я не хочу к костру, я лучше с тобой.
«О, да это уже не перспектива! Перспективища! Неужели счастье близко?!»
– И я тоже… Знаешь, психологи говорят, у каждого человека, как
– Спасибо.
– А у тебя есть ракушка?
– В детстве была… У бабушки в деревне, на чердаке. Бабуля мне как-то призналась, что ее мама – настоящая графиня. Ее в ссылку отправили, там она и пропала. А бабушку в деревне приютили, так она и выжила. Потом замуж вышла за местного комбайнера. Привыкла к деревенской жизни. Хотя аристократические замашки у нее иногда проявлялись. И читать любила, нас с Риткой старалась приучить. Ритка не особенно поддавалась, ей больше тусоваться нравилось. А мне – наоборот. Я на чердаке ото всех пряталась. От родителей, от сестры… Тайком забиралась и читала. Там книг много было и журналов старых… А сейчас этой ракушки нет. Бабушка умерла два года назад, и отец дом сразу продал.
Вика вытянула вперед левую руку. На среднем пальце красовалось тоненькое золотое кольцо с небольшим рубином.
– Вот, только колечко ее осталось на память…
– Тогда бери мою ракушку, – предложил щедрый олигарх. – Места хватит… Я серьезно!
Вика снова улыбнулась.
– Если с тобой, то согласна…
«Ура!!! Она – моя! Такими словечками не бросаются и всуе не поминают!»
– Леш, а ты снова брюки испачкал! Вообще, ты зря в таком костюме на рыбалку поехал.
– Да понимаешь, задержался… В офисе. Совещание, то да се… Бумаг надо было кучу подписать… Потом домой заскочил, удочки в багажник бросил, а рюкзак с костюмом для рыбалки не помню, где лежит. И сапоги тоже. Хорошие сапоги, норвежские… Я ведь совсем недавно в новый дом переехал. Половину шмоток не распаковал даже. Три этажа плюс гараж – где ж тут отыщешь? Короче, плюнул и поехал как есть.
Леха поймал себя на мысли, что не произнес ни одного слова-паразита. Общение с Викой несомненно оказывало на него благотворное влияние.
– Ничего, это отстирается… Леш!..
– Что?
– Ты не на меня смотри! У тебя клюет!
Бизнесмен опомнился, схватил удочку, резким движением подсек и вытащил из воды небольшую плотвичку.
– Вот! А ты говоришь – утром…
– Так маленькая совсем…
– Ничего. Чем мельче рыбка, тем уха вкусней. И потом, нам ведь на двоих много не надо, правильно? А уху надо сразу съедать, с огня. Потом уже не так вкусно будет. Ты, кстати, уже можешь картошку чистить.
Оперуполномоченный Юра Никифоров был возбужден не по-детски. Но не в похабном смысле этого слова. Он прижал к сердцу принесенные листы формата А4, словно завещание на дедушкин свечной заводик, затем положил их на стол, разгладил мягкой ладошкой.
– Ответ из КВД? – буднично спросил Бухаров, скучавший за своим столом под плакатом «Чупа-чупс убивает». – Понимаю так, что здоров? Или не угадал?
– Он – мой!
– Кто? Триппер? Не сомневался…
– Быков! Сажать можно, и даже без музея. Вот! Бумаги! Конкретное, как ты говоришь, доказательство. Железная улика!
– Да ладно… Покажи-ка.
Но Никифоров тут же спрятал бумаги в свой секретный сейф.
– Нет, Андрюха. Мы же договорились, что ты не вмешиваешься… Лучше копи деньги на честно проигранную бутыль.
Сумерки сгущались. Ветер стих. Наступало время вампиров и оборотней. Гладкая поверхность озера казалась огромным волшебным зеркалом, в котором отражались подсвеченные багровым заходящим солнцем редкие облака и склонившиеся над водой березки.
– Леш, смотри, как красиво! – прошептала Вика, прижимаясь к могучему плечу оборотня. – Прямо как на открытке… А кто твой любимый художник?
– Да я их всех люблю… А уважаю Верещагина.
– А что он написал?
– Ну ты даешь… «Апофеоз войны», например. А уважаю, потому что настоящим мужиком был. Горячих точек прошел больше, чем иной спецназовец. Он прямо во время боя картины писал! Пули свистят, ядра рвутся, а он – ноль внимания. Эскизы делает.
– Зачем?
– Чтобы все отобразить правдиво. Но он не только рисовал. В атаки ходил, как простой солдат. Ранен был. А от наград всегда отказывался. Единственное, что принял, – Георгиевский крест. И везде его носил… Секунду!
Искусствовед привстал, помешал в котелке уху и осторожно снял пробу.
– Нормалек. Еще пять минут, и можно приступать… И погиб он красиво. Всем бы так. На броненосце при прорыве из Порт-Артура взорвался. Вместе с адмиралом Макаровым. При этом писал очередную картину…
Алексей осторожно, словно боясь испугать, обнял Вику.
Она не противилась, напротив, еще сильнее прижалась к нему. Вот она – великая сила эрудиции!
– Я в детстве тоже увлекалась. Фехтованием. В Москву даже ездила на соревнования. Потом пришлось бросить. Секция платная, а отец тогда без работы остался. Завод закрыли… Мне из секции уходить жалко было ужасно! Плакала, помню… А ты часто в Москве бываешь?
– Ну… Когда как. По необходимости…
– И как там сейчас?
– Круто… Москва – не фунт орехов, а порт пяти морей.
Любовь не терпит нерешительности, и эрудит решил форсировать события.
Томно посмотрев на покорившую его сердце дивчину, Леха склонился над ней. Показались клыки.
Она не противилась поцелую, но, когда правая рука мецената-пулеметчика скользнула ей под блузку, мягко отстранилась:
– Подожди… Я… Я не могу так.... быстро. Не обижайся… Давай лучше уху попробуем. А то есть хочется.