Цепные псы Империи
Шрифт:
– Почему нас?
– Да потому, что мне одному, по ночи, с двумя конями, проселочными тропами возвращаться тоже не медом мазано! – охотно пояснил он. – Мало ли лихих людишек, вдруг кому мне в спину пальнуть взбредет? Нет уж, дурных нема! У знакомых батюшки твоего заночуем, а утром и пойдем по рассветному ветерку в разные стороны.
– Почему не в отель? – хмуро уточнил я, прекрасно понимая бесполезность спора и послушно садясь на усталого коня.
– Отель, отель, вот заладил… В гостиницу хочешь? Так тут приличных нет, а в иной тебя мало что напоют, ограбят, так еще и зарежут
– К кому?
– К графу Воронцову, сослуживцу бывшему Николая Бенедиктовича. Они, почитай, с юности дружбу водили, столько-то лет вместе в Изюмском пехотном полку.
Матвей уверенно развернул своего черного жеребца и махнул рысью вниз по улице:
– Не отставай, паря! И часу не пройдет, на месте будем. Небось не откажут их сиятельство в простом ночлеге…
Я молча влез на своего Рыжика, пустив его следом. В конце концов, этот человек явно опытнее меня, больше знает о городе, поэтому смысл упираться и чего-то там доказывать? Пусть сегодня будет прав он. Завтра все встанет на свои места. Мне просто надо выспаться, подумать и принять правильные решения. Надеюсь, папин друг поддержит меня. Хотя пока не знаю в чем…
Улицы ночного Санкт-Петербурга были довольно хорошо освещены, во многих случаях даже лучше, чем в Лондоне. По крайней мере, когда мы выехали с темных окраин на Лиговский проспект, желтые газовые фонари горели практически у каждого дома, создавая роскошную иллюминацию.
Прав был бессмертный герой Гоголя, кузнец Вакула, – ночь, а светло, как днем! Столица России впечатляла…
Народу на улицах было много, несмотря на поздний час. Везде попадались верховые, двуколки, пролетки, крытые экипажи, спешащие куда-нибудь в театр, или в ресторан, или в какой-нибудь популярный кабак с цыганами. Последние вызывали у меня неподдельное удивление. Нет, не сочтите, что-то против них имею, но…
Как человеку, выросшему на европейской культуре, с правильной и цивилизованной шкалой ценностей, мне было трудно понять пристрастие русского дворянства и купечества к полудиким народам. Мои соотечественники – даже офицеры и вроде бы интеллигентные ученые люди – мчали куда-то в открытых экипажах, набитых пьяными друзьями, на коленях у которых сидели чернокудрые вакханки с огромными серьгами в ушах, бесстыжими декольте, в ярких блузках и развевающихся юбках!
На всю улицу звенели гитары, звучали протяжные песни на незнакомом мне варварском языке. Все происходящее отдавало какой-то пугающей первобытностью, но прохожие не пугались и не требовали от полиции прекратить это безобразие, а лишь с кроткой завистью свистели сквозь зубы вслед пролетающим лихачам…
Я не понимал свою родину, я был чужд своему отечеству, и все, что попадалось мне на глаза, в большей части вызывало шок, недоумение, а то и нездоровое раздражение. Хотя и в Лондоне не меньше пьяниц, не меньше нищих, не меньше, а то и больше аристократических типов, прожигающих жизнь в повальных кутежах с низшими слоями общества. Но это же там, а там – это не тут, верно?
Не знаю. Все равно мне казалось, что я безумно чужд всему этому русскому, что я выше, образованнее, умнее, читаю на трех языках, знаю
– Ну вот и добрались, стало быть, – прокричал мне Матвей, резко осаживая своего Черта, едва не вставшего на дыбы, перед коваными ажурными воротами аккуратного двухэтажного особняка.
Я спокойно остановил сдержанного рыжего коня, еще раз мысленно отметив, что психи ездят на психах, их точно тянет друг к другу.
Как понимаю, дом графа Воронцова представлял собой классическое архитектурное сооружение в стиле раннего ампира, с колоннами, небольшим балконом и скромным, но ухоженным садом. Таких маленьких частных усадеб в Санкт-Петербурге было великое множество, едва ли не каждый второй, дослужившийся на государственной службе до генеральского чина, мог позволить себе подобное.
Даже в Великобритании генералы вряд ли приобретали себе особняки в Лондоне, предпочитая отдаленные графства, но в России все было иначе. Тут ничего не стоило сравнивать, проще было принять все, как есть…
– То есть мы просто постучимся в двери и попросимся на ночлег?
– Ну да. А что такого-то? – безмятежно пожал плечами этот тип, напрочь лишенный любых понятий о такте и вежливости. Естественно, мне пришлось объяснять очевидное…
– Понимаете ли, Матвей… э-э?
– Матвей. Я ж простой казак, на хрена те, хлопчик, мое отчество?
– Хорошо. Так вот, Матвей, понимаете ли вы, что вломиться в чужой дом без приглашения, не будучи представленными хозяину, возможно, нарушая его личные планы на вечер, да еще и повесив на него заботы о наших лошадях, по меньшей мере невежливо?
– А-а… – с пониманием протянул он. – Это да. И впрямь невежливо получается. Но ты, твое благородие, не журись. Стой в сторонке. Я на себя весь позор возьму.
И прежде чем я успел хоть что-то вякнуть в знак протеста, этот бородатый хам, не слезая с седла, просто начал долбить сапогом ажурную решетку ворот.
– Вы с ума сошли?! Услышат же!
– Ясное дело, услышат. Иначе чего ж стучать-то? По-вашему, по-научному, сие нелогично получается. Верно?
Я закатил глаза, понимая, что из-за этого кубанского медведя ситуация опять выходит из-под контроля. А самое страшное на свете, чего боится любой английский джентльмен, – это потерять контроль над ситуацией. Но пока я метался между нелегким выбором – садануть папиного денщика тяжелым саквояжем по затылку или просто удрать, – появился вышколенный лакей, с поклоном открывший нам ворота и без единого вопроса впустивший во двор.
Мы въехали внутрь, спешились с лошадей и, передав поводья подоспевшему конопатому конюху, без спешки шагнули по ступенькам на высокое крыльцо графского дома. Перед нами церемонно распахнулись тяжелые двери. На пороге нас встречал тощий седой старик в домашнем халате, с кудрявым чубчиком редеющих волос над высоким лбом, длинными усами и внешностью Дон Кихота.
– Честь имею, господа?
– Здорово вечеряли, ваше сиятельство! – опережая меня, вклинился папин денщик, действуя широким плечом, как тараном. – Не попустите ли переночевать, за Христа ради?