Цепные псы Империи
Шрифт:
– Вы думаете, он бредил?
– Нельзя отрицать и такую возможность.
– Я не могу принять это.
– Что ж, тогда, возможно, посол Англии сможет дать ответы на все ваши вопросы. В конце концов, если стреляли действительно из его сада, – неторопливо протянул он, вставая с кресла. – Скоро рассвет. Мы заболтались, уж простите старика. Вам стоит прилечь, потому что в обед мы едем во дворец. Слава богу, государь никогда не отказывал принять своего верного слугу без особых церемоний.
Я сразу же встал, поклонился, благодарно пожал ему руку и позволил вызванному слуге проводить меня на второй этаж, в отведенную
Ночь прошла спокойно. В целом спокойно, потому что я пару раз просыпался от ощущения, что на меня кто-то смотрит через окно. Глупость, разумеется. Моя комната была на втором этаже, довольно высоко от земли, и предположить, что кто-то там перелезал через кованые решетки забора, карабкался по стене и висел на подоконнике только ради того, чтобы полюбоваться на меня спящего… Смешно.
Проснувшись на рассвете, я даже и не вспомнил бы об этом, если б не жалобы дворника внизу, долетавшие и до моего окна. Пожилой татарин, причудливо мешая азиатскую речь с русским матом, что-то кричал об отравленных собаках. Мне на минуту стало не по себе, словно бы одно мое появление приносит беды всем, с кем меня сталкивает судьба. Неужели это злой рок семейства Строговых?
– Доброе утро, мальчик мой! – с улыбкой приветствовал меня Павел Павлович в домашнем халате, выбритый и свежий, ожидая в гостиной за накрытым завтраком. – Надеюсь, ваш молодой сон не потревожили вопли нашего Ахмедки? У него околела старая дворовая собака, и бедный татарин убивается по ней, как по любимой жене.
– Сочувствую, – вежливо кивнул я, присаживаясь за стол. Нас ждала простая русская еда – гречневая каша, молоко, вареные яйца, ржаной хлеб, оладьи с вареньем и сметаной, черный чай.
– Если угодно, могу подать водку. Сам по утрам не потребляю. Здоровье не то…
– Благодарю вас, граф, завтрак великолепен!
Ну, если уж совсем по совести, я предпочел бы круто сваренную овсянку, яичницу с поджаренным хлебом, персиковый джем и зеленый чай с молоком. Однако должен признать, что традиционная еда моей исторической родины тоже заслуживала похвалы. Тем более что за самоваром Павел Павлович Воронцов объявил о том, что к часу дня мы с ним отправляемся на высочайшую аудиенцию к государю.
– Его Величество встает очень рано, и я дерзнул отправить к нему нарочного еще в шесть утра. Нас примут. Вы получите возможность лично рассказать самодержцу все, что считаете нужным, – благородно склонил голову друг моего отца. – Возможно, я слишком стар и не вижу очевидного, но жизнь учит нас давать дорогу молодым, даже если это идет вразрез с нашим личным опытом. Вы вправе поведать царю Александру все, что поведали мне. И помоги вам Бог…
Только сейчас я понял, почему мой отец считал его своим ближайшим другом. Человека более высокой души и старой дворянской чести мне не доводилось видеть никогда и нигде. Его сиятельство граф Воронцов словно бы сошел со страниц истории Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года, и ни один из сотни известных мне английских лордов не годился ему в подметки!
Это была родовая гвардия, впитавшая в себя законы воинского братства еще с допетровских времен и охотнее идущая на плаху, чем позволяющая себе нарушить
В двенадцать мы сели в поданную коляску, направляясь на Дворцовую площадь. Душа моя пела. Возвышенного настроения не смог испортить даже хмурый казак Матвей, выползший из кухни.
– А что, хлопчик, ночка-то спокойно прошла?
– Спокойно.
– Ну и слава богу! А то я, по дурости, на стену посмотрел под твоим окном, так на ней аж до подоконника такие сапожищи отпечатались, что приходи, кума, любоваться!
– Какая кума? О чем вы?! – начал было заводиться я, но этот бородатый Самсон лишь подтолкнул меня, помогая усесться в экипаж, рядом с графом.
– Храни Господь, Пал Палыч!
– И тебя, Матвеюшка! – к моему немалому удивлению, тепло откликнулся старый генерал, давая знак кучеру. Тот резко свистнул, щелкая вожжами, а батюшкин денщик даже не посмотрел мне вслед.
Двуколка резво взяла с места, лошади были свежие и сами рвали удила, устремляясь вперед звонкой рысью, а я наслаждался дневной прогулкой по стольному городу Санкт-Петербургу. Должен признать, что открывавшиеся передо мной архитектурные виды были великолепными!
В детстве меня ни разу не возили в столицу, да и правильно, чего я тогда мог понять и оценить? А вот сейчас…
Наш маленький экипаж катился по ухоженным булыжным мостовым, мягко покачиваясь на рессорах. Мы проехали почти весь Невский проспект, мимо роскошного дворца Белосельских-Белозерских, потом через Аничков мост, к памятнику Екатерине Великой, окруженной своими бронзовыми фаворитами. Слева открывались торговые палаты Гостиного Двора, справа Пассаж, куда, кажется, съезжались за покупками самые прекрасные дамы России. По крайней мере, таких восхитительных «цветников» я не видел во всей Британии!
От обилия нарядных красоток рябило в глазах, генерал Воронцов лишь улыбался в седые усы, и ему то и дело отдавали честь проезжающие военные, городовые и даже простые дворники. Наш экипаж проехал мимо Мойки, чтобы дать мне возможность посмотреть величественный Казанский собор, где, как я слышал, был похоронен великий человек, чья слава и подвиги остались в веках, – полководец Кутузов.
Только после того, как мой спутник истово перекрестился на золотой купол, кучер повернул лошадей к городскому саду и через невысокий мостик к Дворцовой площади и сказочному чуду Зимнего дворца на набережной Невы.
Наверное, мне стоило бы снова и снова расписывать красоты Санкт-Петербурга, но уверен, что не скажу ничего нового – этот город поражал мощью, красотой и каким-то невероятным ощущением вечности. Казалось, он не был построен царской волей Петра на финских болотах, у берегов серой реки, а был здесь всегда. Вечен, как Рим, но, в отличие от Рима, ни разу не разрушен нашествием врага. Так было, и я уверен, что таковым это окажется и впредь!
– Вижу, вы поражены нашей столицей? – приветливо спросил Павел Павлович, когда двуколка остановилась у одного из парадных подъездов, с трудом найдя место среди сотен других карет, экипажей и отдельных рядов коновязей.