Цепные псы Империи
Шрифт:
– За что вы убили моего отца? – прорычал я, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на сэра Эдварда.
– Я не убивал его. – Побледневший посол нервно отхлебнул коньяк, но пистолет держал наготове. – Это было не мое решение. Можно сказать, его погубил тот самый браслет, что сейчас красуется на вашем запястье…
– Вы лжете.
– Не смейте говорить со мной в таком тоне, мальчишка! Если бы не глупость моей дочери, вы вообще бы не сошли с трапа корабля, а давно кормили бы рыб на дне моря. Только из безграничной любви к моей малышке я позволю вам принести официальные извинения британскому посольству в моем лице,
Я встал. Он тоже, а револьвер в его руке не оставлял ни малейших сомнений в его решимости.
– Надеюсь, вам хватит ума понять и оценить благородство моего предложения. В противном случае, господин Цепной Пес, или правильнее щенок…
Сэр Эдвард резко замолчал, глядя на что-то за моей спиной. Он словно бы улыбнулся каким-то своим мыслям, медленно качнув мясистым подбородком. Я лишь успел расслышать скрип ставень, попытался обернуться, и в тот же миг тяжелый удар по затылку опрокинул меня во тьму.
Поверьте, мне доводилось терять сознание, и не раз. В юности мне пришлось зарабатывать «мальчиком для битья», и нередко пьяные джентльмены, превосходящие меня опытом, габаритами и грубой силой, без малейшей совести били так, что я летел через весь ринг, словно перышко! Бывали случаи, когда ради меня вызывали врача, но чаще всего обходились по старинке – просто выносили на свежий воздух и вливали бренди сквозь зубы. Через десять-пятнадцать минут я кое-как уходил своими ногами…
Это нормально, в конце концов, я же сам согласился на эту работу, и чаевые порой были весьма щедрыми. Чем старше я становился, тем реже меня удавалось «уложить», а к шестнадцати годам, после двух показательных боев, завсегдатаи клуба уже просто не рисковали всерьез со мной связываться.
Однако плюс от тех прошлых страшных ударов, несомненно, был: я привык быстро приходить в себя. Не знаю, сколько времени мне довелось быть в отключке в этот раз, но когда сумел разомкнуть глаза, стать на четвереньки и сфокусировать зрение, то едва не закричал от ужаса…
Сэр Эдвард лежал на боку, в трех шагах от меня, а из его шеи торчала черная рукоять ножа. Кровь заливала ковер, английский посол смотрел на меня невидящим взглядом, он был еще жив, губы шевелились, а скрюченный палец пытался что-то вывести на паркетном полу. Вроде бы это была латинская буква «S»…
Я рванулся к несчастному, упал, в дверь уже били чем-то тяжелым, надеюсь, они ее выломают и сумеют его спасти. Что же делать мне? Наверное, в первую очередь надо было попытаться извлечь оружие, причиняющее ему такую боль. Но когда я, стоя на коленях, попытался выдернуть страшный нож из раны, кровь хлынула волной, заливая мне руки! Посол захрипел, вздрогнул всем телом и замер навсегда. Господи Боже, что же тут происходит?!
– Папа-а-а-а!!!
Двери распахнулись, в кабинет вбежали люди. Рыжеволосая веселушка Энни упала в обморок, я попытался встать, отбросил окровавленный нож, чтобы попросить всех срочно вызвать русскую полицию и не дать им затоптать следы, но здоровый детина, из тех, что встречали меня у ворот, почему-то начал крутить мне руки за спину.
– Вы с ума сошли! Что вы делаете? Сейчас же отпустите меня-я…
Я вырывался, но ему на подмогу подоспели еще два лакея и дворецкий, кто-то снова ударил меня по голове, потом еще и еще, второй раз за сегодня отправляя в теплую вязкую темноту. Это было несправедливо. И это никого не волновало.
Наверное, меня связали, заткнули рот и куда-то увезли. Скорее всего, в тюрьму. Потому что на этот раз я очнулся от холода, на каменном полу, а за зарешеченным оконцем уже вставал холодный северный рассвет. Кажется, все подумали, что поймали убийцу. Самое ужасное, что даже я не уверен в том, что этого не делал…
Камера моего заключения была маленькой, низкой и абсолютно пустой. Ни скамьи, ни кровати, ни медной кружки с водой. Пахло сыростью и мочой, хотя если встать у зарешеченного оконца, расположенного под самым потолком, то дышать было легче. Я попытался успокоиться и обстоятельно вспомнить все, что произошло со мной вчера в доме английского посланника.
Тренированная память филолога услужливо подсказала напыщенные речи сэра Эдварда Челлендера, почти слово в слово, но категорически отказывалась раскрывать то, что произошло от того момента, как он назвал меня «щенком» и когда я вновь увидел его уже на полу с ножом в горле. А ведь именно в этом провале и крылась истинная правда о таинственном убийце.
О человеке, проникшем через окно, одним ударом вырубившем меня и наверняка за что-то зарезавшем английского посла. Причем, я уверен, сэр Эдвард его знал! Знал, иначе бы он попытался предупредить меня об опасности, а он был абсолютно спокоен, когда смотрел мне за спину. Черт, да он даже успел улыбнуться и кивнуть. А еще эта странная буква S на паркете…
– Пожалуй, вот в этот раз мне точно следовало бы взять с собой папиного денщика, – неизвестно кому, вслух сообщил я. – Он бы не допустил всего этого. По крайней мере, точно не позволил бы увезти меня в тюрьму…
Верный казак Матвей, хоть и был постоянной занозой в заднице, невероятно раздражая, но ведь, с другой стороны, всегда умудрялся спасать меня от всех напастей.
С момента нашей первой встречи, не слишком приятной для меня, все остальное время этот суровый бородач, с обритой головой и невероятно широкими плечами, кажется, только и делал, что досаждал мне и защищал меня. В обоих случаях это было правдой, и это ему удавалось.
Им управляло какое-то средневековое чувство вассальной верности и долга. Ведь вроде бы кто я ему? Всего лишь блудный сын его командира. Отец наверняка просил его защищать и заботиться обо мне, но я ничем не выразил хоть какое-то желание подвергаться этой опеке. Более того, я откровенно гнал его! А теперь, получается, что этот грубиян мог быть единственным, кто не позволил бы и самому дьяволу ударить меня в спину.
– Я дурак, – с полной уверенностью, в очередной раз, признал я, и дверь моего узилища заскрипела на петлях.
В помещение вошли два солдата, при ружьях, один из них молча кивнул мне, указывая на выход. Спорить не хотелось. Даже если сейчас меня выведут на расстрел или к виселице, это лучше, чем заживо гнить в этом каменном мешке. Мы довольно долго шли по каким-то коридорам, освещаемым лишь факелами или свечами, а потом достигли довольно просторного зала, где за столом, с бумагой и чернильницей, сидел скромный человек в серо-зеленом мундире. Солдаты встали на караул за моей спиной.