Цепные Псы Россы
Шрифт:
— Что будет? — тут же спросил Поль и повторил вопрос. — Если он умрет, что будет?
Но Таус Мыу ему не ответил.
— Ладно. Давай вставай. — Потребовал Поль и стал собираться. — Дорога не близкая
Натягивать вонючие носки на ноги было неприятно, но другого выхода не было. Армейские ботинки казались налиты свинцом, но других нет. В рюкзак словно навалили кирпичей, но бросать нельзя. Там самое необходимое, и заготовленный Таусом провиант. Автомат оттягивал руки, но без оружия в этих катакомбах приманивать к себе смерть. Каждый шаг по ощущениям как последний.
Поль пошел вдоль затопленной площади с безликим памятником. Таус остался сидеть на месте, но через некоторое время все же присоединился к нему.
Они шли молча. Говорить было не о чем. Поль представлял, какой кавардак сейчас творился в голове у Тауса Мыу. Он уезжал из сильного,
Дизель, печатая шаг, шел вперед, и настороженно озирался по сторонам. Его взгляд метался от выбоины окна, к дыре в стене, к груде кирпичного мусора и к высокой крыше уцелевшего здания. Он искал опасность, не видел ее, но чувствовал, что она где-то рядом.
Чутье его не подвело. Из дырки в полуразрушенном доме на Дизеля прыгнула рыжая тварь, размером с медведя. Она сбила его с ног, навалилась сверху, оскалила пасть и дыхнула смрадом.
Прозвучал одиночный выстрел и тварь завалилась на спину. Выбравшись из-под нее, Дизель осмотрел мертвое животное. Оно и вправду напоминало медведя, только с длинными мощными задними ногами, позволявшими ей ходить на задних лапах и костяным гребнем шипов вдоль всего позвоночника. Поль обернулся на улыбающегося Тауса Мыу. Автомат тот держал дулом на плече.
— Зря ты стрелял, — сказал сухо Поль.
И как в воду глядел.
Глава 2 На свободу
С утра зарядил проливной дождь, заколотил по крыше барака, будя его обитателей. Гореваны просыпались недовольно ворча, щуря подслеповатые глаза, ёжась от утреннего мороза. Вяло ругались, ведь дождь разбудил их на полчаса раньше побудки Будильника, ещё одна лагерная традиция.
Будильник каждое утро был новым. Его выбирали из числа лишенцев или гореван, назначенному будильником давался день отдыха, он вставал на час раньше чем остальные, после побудки не везли вместе с остальными на работы, а оставляли в бараке с правом передвижения по территории резервации. Такое послабление летиане допускали потому, что каждый вечер после своей побудки, Будильника нещадно избивали за то, что он лишил их права прожить этот день иначе, чем все остальные дни. Появилась такая неписанная традиция. Гореваны почти и не трогали Будильника, если он был из их барака, зато лишенцы вымещали всю свою злобу на жестокую судьбу, на несправедливость жизни и за недодрёманные часы и минуты.
Узнав о Будильнике, Никита сразу же подумал: «Вот он выход на свободу, пока никого не будет, можно попробовать не на нарах дрыхнуть, а дать дёру за колючку». Только в тот день, когда ему выпала участь Будильника, Горец убедился, что охраняют почётного Будильника построже чем инкубаторы, или разрабатываемый карьер. Он хоть и разгуливал по всей Резервации, его никто не трогал, и не обращал на него внимания, но постоянно находился у всех на виду. Он все время чувствовал на себе чужой тяжелый взгляд, осматривался по сторонам, пытался найти чужака, но никого не видел. К тому же даже если у него получится сбежать в статусе Будильника, то кто позаботиться о Стежке, Марке и Говоруне. Оставить их в Резервации, Никита не мог, если уж бежать, то всем вместе.
Марка и Говоруна привел к нарам Горца Стежок. Он проникся доверием к Никите и сам вызвался поговорить с гореванами относительно побега. Он переходил от одной группы к другой, тихо шептался о чём-то, уговаривал, объяснял. Его не прогоняли, как Никиту раньше, слушали внимательно, кривились недовольно, пожимали плечами равнодушно. Из всего барака только Марк и Говорун заинтересовались речами Стежка.
Марк гореван с телосложением лесоруба, простодушной ухмылкой на лице, презентовавшей его как простачка, и ясным и чистым разумом попал в резервацию из Театральных лесов, они находились по другую сторону пустыни и Мирграда. Марк активно участвовал в партизанском сопротивлении, совершал вылазки в поселки летиан, неоднократно участвовал в нападении на научные и исследовательские станции, охранявшиеся так же серьезно, как и «Тухлая лощина», дважды он в составе партизанского отряда совершил нападение на резервацию «Солнечный остров». В первый раз неудачно, второй раз им удалось захватить резервацию и освободить заключённых. Марку не повезло. При отступлении из резервации его тяжело ранили, очнулся он уже в летианском госпитале, откуда его этапировали в «Тихую лощину».
Никита считал, что с Марком ему очень повезло. Опытный человек всегда полезен, к тому же у него опыт очень специфический. Марк знал уязвимые места охранного периметра резервации.
Говорун говорил много, за то его и прозвали Говоруном. Только из его трескотни очень трудно было выловить крупицы информации. Он говорил о своем детстве, тут же перескакивал на то, как они выращивали у себя под землей овощи, а однажды даже умудрились вырастить арбуз, он оказался на вкус очень горьким, но они всё равно его съели. Правда потом вся деревня несколько дней мучилась животом. И так обо всем на свете. Одно воспоминание цепляло другое и вытягивало его из глубины памяти. Но у Говоруна было весьма полезное свойство, он дико жаждал свободы. Не смотря на то, что он попал в резервацию давно и был одним из самых старых сидельцев барака, он не превратился в покорную овцу, его глаза блестели. Он рвался в бой.
Никита назначил его на самую ответственную роль отвлечь внимание старшего по бараку, переключить бугра, завести толпу, чтобы потом незаметно выскочить вслед за друзьями.
Не смотря на то, что Никита так много всего знал о Марке и Говоруне, Стежок оставался для него не вскрываемым сейфом с ломающей разум комбинацией. Интуитивно Никита чувствовал, что и Стежка можно разговорить, заставить открыться, только пока не нащупал как.
Неделю назад, почувствовав готовность, они назначили день побега на это дождливое холодное утро. Всю неделю они повторяли и отрабатывали план, пытались найти уязвимые места, но что делать если в плане дырок, словно в рыбацкой сетке, и нет другого выхода. Надо пользоваться тем, что имеешь.
Но два дня назад их план побега чуть было не пошел под откос. В то утро весь барак разбудили вовремя, отвели в столовую, где накормили привычной, набившей оскомину кашеобразной бурдой, но вместо того чтобы разбить по отрядам и отправить на работы, всех вывели на плац и построили в шеренгу в три ряда перед знакомым по первому дню деревянным помостом.
Горец с ненавистью смотрел на помост, вспоминая о расстрелянных гореванах, и ожидал появление начальства, коменданта или на худой конец его заместителя. Как тогда комендант, не задумываясь, пустил пулю в голову живым людям. Для него это было так буднично и просто, словно он не расстреливал человека, а мочился в сортир. Сделал дело и свободен до поры до времени. Но ни комендант, ни его заместитель перед заключенными не появились. Вместо них пришли четверо надсмотрщиков, привычные каждодневные морды, во главе с Бодалой, и незнакомый летианин в белом докторском халате и в очках. Доктор внимательно оглядел толпу и под охраной двух надсмотрщиков приступил к осмотру гореванов. Какими критериями он руководствовался, Никите было не понятно. Он подходил к каждому заключённому, вглядывался ему в глаза, если гореван отводил взгляд или прятал его, надсмотрщик бил легко в живот как бы предупреждая, и гореван покорялся. Осмотрев глаза, доктор заставлял раскрыть рот, заглядывал в глотку, ощупывал тело, после чего переходил к следующему заключённому. На десятом заключённом доктор отошёл в сторону, достал из кармана респиратор, водрузил его на нос и продолжил осмотр. В результате осмотра доктор отобрал четверых гореванов. Они отошли в сторону и замерли, покорно ожидая своей участи. Дошла очередь и до Стежка, доктор бегло оглядел его со всех сторон, потрогал мускулы, наморщил лоб и показал рукой в сторону отобранных. Вскоре к Стежку присоединился Говорун, а за ним и Горец. Последним доктор выбрал Марка. Брезгливо стянул с себя респиратор, бросил на плац, не говоря ни слова, махнул в сторону отсеянных гореванов. И надсмотрщики бросились загонять их в барак. Доктор кивнул Бодале, и тот приказал избранным следовать за ним.
Всю дорогу Никита мучился в безызвестности. Куда их ведут? Зачем? Почему отобрали всех четверых? Это случайность или их побег раскрыт и теперь их ведут для экзекуции, по сравнению с которой сидение в каменном мешке покажется детским лепетом. Никита посмотрел на друзей и увидел, что они совсем не волнуются, либо искусно притворяются.
Доктор вместе с отобранными заключенным направился к инкубаторам. Инкубаторами называлась группа зданий, находящихся на территории резервации, они были похожи на грядку, где по ошибке высадили куриные яйца. Двенадцать белоснежных куполов тесно прижались друг к другу, образуя жемчужное ожерелье. Здесь выращивали шурале. И будущее избранных, с каждым шагом приближающихся к инкубаторам, все более прояснялось.