Cердца трех
Шрифт:
— О, я прекрасно понимаю значение этого слова, — заверила она его. — Итак, я повторяю: разве мужчины в вашей стране придерживаются многоженства?
— В этом доме, мэм, нет ни одной женщины, кроме вас, исключая, конечно, служанок, — удалось наконец сказать Паркеру. — Голос, который вы слышали, принадлежит женщине, находящейся на расстоянии многих миль отсюда. Эта женщина служит вам, как она служит всем, кто хочет разговаривать по телефону.
— Значит, она рабыня тайны? — спросила царица, начиная смутно догадываться, в чем тут дело.
— Да, — ответил камердинер. — Она рабыня телефона.
— Порхающей речи?
— Да, мэм, если угодно, называйте ее порхающей речью. — Он отчаянно старался выпутаться из беспрецедентного положения во всей его карьере. — Пойдемте, я покажу вам, мэм. Эта рабыня порхающий речи в вашем распоряжении в любое время дня и ночи. Если вам угодно, рабыня даст вам возможность переговорить с вашим мужем, мистером Морганом…
— Сейчас?
Паркер кивнул головой, встал и подвел ее к телефону.
— Прежде всего, — сказал он, — вы должны переговорить с рабыней. В ту минуту, как вы снимете эту трубку и приложите ее к своему уху, рабыня вам ответит. Она неизменно спрашивает в этом случае: «Номер?» Иногда она говорит: «Номер? Номер?» — и подчас бывает очень раздражительна. Когда рабыня спросит: «Номер?» — вы должны ответить: «Эддистон, 1292». На это рабыня скажет вам: «Эддистон, 1292?» И вы должны ответить: «Да, пожалуйста»…
— Я должна сказать рабыне «пожалуйста»? — перебила она.
— Да, мэм, эти рабыни порхающей речи совсем особенные рабыни, их никогда не видишь. Я уже не молодой человек, и однако я никогда за всю свою жизнь не видел Центральной. Так вот, через секунду другая рабыня, тоже женщина, но находящаяся на расстоянии многих миль от первой, скажет вам: «Это Эддистон, 1292», а вы ответите: «Я миссис Морган и хочу поговорить с мистером Морганом, который находится, должно быть, в офисе мистера Бэскома». После этого вы подождете с полминуты, и тогда мистер Морган начнет говорить с вами.
— Через много-много миль?
— Да, мэм, точно так же, как если бы он находился в соседней комнате. А когда мистер Морган скажет: «До свидания», вы тоже должны сказать: «До свидания», и повесить трубку, как сделал это я.
И она проделала все, что сказал ей Паркер. Две разные рабыни повиновались волшебному числу, которое она им назвала, и в результате Фрэнсис говорил с ней, смеялся, просил ее не скучать и обещал быть дома не позднее пяти часов.
Весь этот день был полон для Фрэнсиса суеты и волнений.
— Кто наш тайный враг? — несколько раз спрашивал его Бэском, но Фрэнсис каждый раз качал головой, тщетно пытаясь угадать, кто бы это мог быть.
— Потому что во всем, что касается остальных бумаг, настроение биржи вполне устойчиво и нормально. Только ваши безнадежно падают. Вот возьмите, например, Фриско-Железнодорожные. Они стремительно катятся вниз, хотя для этого нет никакой причины, никакого логического основания. Единственная причина, мне кажется, заключается в том, что б'oльшая часть этих акций находится в наших руках. Нью-Йоркские, Вермонтские и Коннектикутские выплачивали в последнюю четверть 15 % и крепки, как Гибралтар. Однако они упали, и упали сильно. То же самое происходит с монтанской рудой, с медными рудниками Долины Смерти, Имперским Вольфрамом и с Северо-Западной электрической железной дорогой. Возьмите Аляску — она прочнее скалы. Движение против нее началось только вчера вечером. К закрытию биржи она упала на восемь пунктов, а сегодня — на целых шестнадцать. Все это акции предприятий, в которых вы сильно заинтересованы. На других бумагах это не отражается, и во всем остальном настроение на бирже устойчивое.
— Но ведь и с Тэмпико-Нефтью тоже все твердо, — сказал Фрэнсис, — а между тем я заинтересован в ней сильнее, чем кто бы то ни было.
Бэском в отчаянии передернул плечами:
— Вы уверены, что у вас нет никакого врага, который желал бы под вас подкопаться?
— Никак не могу себе представить, Бэском. Просто подумать не на кого. У меня нет врагов, потому что со дня смерти моего отца я совсем не занимался делами. Тэмпико-Нефть — единственное предприятие, которым я интересовался, а между тем с нею даже сейчас все благополучно. — Он подошел к телеграфу. — Вот. Полпункта вверх.
— И все-таки кто-то строит вам козни, — убеждал его Бэском. — Это ясно, как солнце в полдень. Я просмотрел все биржевые отчеты. Когда вчитываешься в них, так и чувствуется, что кто-то искусно и тонко действует за кулисами биржи. И действует далеко не в желательном нам направлении. Почему Северо-Западные Электрические задержали дивиденд? Почему проникнут таким пессимизмом отчет Мюльгени о монтанской руде? Почему так систематически понижаются только бумаги определенной категории? Дело ясно. На них ведется атака, и поверьте мне — атака не случайная. Ее медленно и уже давно готовили. И катастрофа разразится при первых же слухах о войне, массовой забастовке или финансовой панике… Словом, при первом же событии, которое отразится на бирже. Поглядите на то положение, в котором вы очутились теперь, когда все бумаги — кроме тех, в которых вы заинтересованы, — устойчивы. Я неоднократно проверял ваши перспективы: при столь фатальном падении всех бумаг, в которых вы заинтересованы, ваше обеспечение тает с каждым днем. Это может привести к катастрофе. Дело очень серьезное.
— Но Тэмпико-Нефть все еще улыбается нам. Она одна может покрыть все остальное, — сказал Фрэнсис. — Хотя мне не хотелось бы пускать ее в ход, — добавил он.
Бэском покачал головой.
— Не забудьте о мексиканской революции и о нашем собственном мягкотелом правительстве. Если мы вовлечем в это дело Тэмпико-Нефть, а тут вдруг случится что-нибудь серьезное, вы будете разорены окончательно и останетесь буквально без гроша в кармане… И однако, — заключил Бэском, — я не вижу другой возможности выпутаться из этой истории, кроме использования Тэмпико-Нефти. Я, видите ли, истощил почти все ресурсы, которые вы предоставили в мое распоряжение. И это, имейте в виду, не внезапный набег, а медленное и упорное наступление, которое напоминает мне сползающий с гор ледник. Все эти годы я занимался исключительно вашими биржевыми делами, и мы в первый раз оказываемся в таком тупике. Теперь как обстоят ваши дела вообще? Их ведет Коллинз, и он должен это знать. Выясните у него точно, какое обеспечение вы можете предоставить мне сейчас, и завтра, и через неделю, и в течение ближайших трех недель.
— Сколько же вам нужно? — в свою очередь спросил Фрэнсис.
— Миллион — сегодня, до закрытия биржи. — Бэском красноречиво указал на ленту телеграфа. — И по крайней мере двадцать миллионов в течение трех ближайших недель, если — и советую вам хорошенько это запомнить, — если все будет спокойно и вообще не случится ничего такого, что перевернуло бы биржу вверх дном.
Фрэнсис встал с решительным видом и взялся за шляпу.
— Я сейчас же отправлюсь к Коллинзу. Он гораздо лучше, чем я, осведомлен о состоянии моих дел. Я дам вам по крайней мере миллион до закрытия, и почти уверен, что покрою остальную сумму в течение ближайших нескольких недель.