Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Наконец, задетый всеми этими попреками, молодой Помпей одновременно с тем, как Сципион выступил против Цезаря, взял тридцать кораблей, среди которых было и несколько военных судов, и двинулся из Утики в Мавританию с двумя тысячами человек; в их числе были и свободные граждане, и рабы. К несчастью, первая же его попытка обернулась провалом. Он подошел к Аскуре, которая имела свой гарнизон, и потребовал от города сдаться; но вместо того, чтобы ответить на это требование так, как ожидал Гней, гарнизон вышел, напал на его солдат, и обратил их в бегство, так что у него хватило времени только на то, чтобы вновь сесть на свои корабли; после чего он взял курс на Балеарские острова и покинул Африку, чтобы больше в нее не возвращаться.
А
Продовольствие из Сицилии и Сардинии все не приходило; корабли из-за зимних ураганов не могли плавать вдоль берега; таким образом, Цезарю, имевшему всего один или полтора лье свободной земли, не хватало одновременно и хлеба для его солдат, и корма для его лошадей. Юба узнал от своих лазутчиков о том, какие трудности испытывает Цезарь, и счел, что не следует давать ему время оправиться от них; поэтому он выступил со всеми силами, которыми мог располагать, чтобы присоединиться к Сципиону.
Но воспользовавшись его отсутствием, Публий Ситтий, стоявший на стороне Цезаря, и царь Богуд – римляне его называли Бокх – ведший свою собственную войну, на которую его толкала его жена Эвноя, влюбленная в Цезаря; – Публий Ситтий и царь Богуд вошли в государство нумидийского царя, и с одного удара завладели Циртой, которая была одной из его столиц, а затем, после Цирты, еще двумя укрепленными городами в Гетулии, и перерезали там всех жителей.
Вести об этом дошли до Юбы, когда он был уже всего в нескольких часах марша от лагеря Сципиона. Он резко остановился и послал к тому гонцов, требуя немедленно вернуть ему все войска, которые он ему одолжил, за вычетом тридцати слонов. В то же время распространился слух, – и бездействие Цезаря служило ему подтверждением, – что это вовсе не он, Цезарь, находится в Руспине, а один из его легатов.
Цезарю совершенно не хотелось, чтобы кто-то думал, будто он настолько отчаялся в своем деле, чтобы вести войну в Африке руками своих легатов. Поэтому он разослал во все стороны гонцов с наказом подтвердить, что это именно он – Цезарь – воюет здесь.
Как только стало известно, что в Руспине находится действительно он, депутации к нему посыпались со всех сторон, и многие высокопоставленные личности явились в его лагерь.
Все они жаловались на ужасную жестокость неприятеля. Эти жалобы ранили разом и милосердие, и гордость Цезаря; так что он потребовал от претора Аллиена и от Рабея Постума отправить ему, без всяких отсрочек и отговорок, остаток войск, которые он имел на Сицилии, написав ему, что он не может позволить, чтобы Африку истребили у него на глазах, и предупреждая их, что если они запоздают хотя бы на месяц, прибывшие подкрепления не найдут здесь ни одного целого дома.
Сам же он подолгу сидел на бугре на морском берегу, обратившись взглядом к Сицилии, и ожидая это подкрепление, прибытие которого положило бы конец его бездействию.
Не видя, чтобы что-то появлялось на горизонте, он время от времени возвращался в лагерь, окапывался новыми рвами, укреплялся новыми валами, возводил все новые форты до самого моря, как для того, чтобы защитить свою армию, так и для того, чтобы занять своих солдат каким-нибудь делом.
Сципион, со своей стороны, дрессировал слонов, располагая метателей из пращи двумя группами, одна из которых метала камни в своих чудовищных союзников, а другая гнала их вперед, когда они хотели, напуганные этим гранитным дождем, обратиться в бегство; но давалось это с большим трудом, –
Одновременно Сципион в ожидании римских проскрипций развлекался несколькими убийствами.
Вергилий Петроний, его легат, правивший в Тапсе, увидев, как шторма треплют корабли Цезаря, которые растерянно плавали туда-сюда вдоль берега, не зная толком, где они находятся, – Вергилий Петроний вооружил лодки и баркасы, наполнил их лучниками и ринулся в погоню за этими кораблями-бродягами.
Не раз его лодки и баркасы были отброшены; но однажды ему удалось захватить большое судно, на котором находились два молодых испанца, оба трибуны пятого легиона, чьих отцов Цезарь сделал сенаторами, и один центурион из того же легиона, по имени Салиен.
Пленников препроводили к Сципиону, который тут же приказал, чтобы их предали смерти по истечении трех дней, чтобы у них было время помучиться агонией.
Когда настало время казни, старший из двух молодых людей попросил только одного – чтобы его убили первым, и он не испытывал бы мук, видя, как у него на глазах убивают его младшего брата.
Поскольку он обращался к солдатам, а не к Сципиону, его просьба была удовлетворена.
Об этих жестокостях было известно в лагере Цезаря, и его сердце обливалось кровью от боли. Но хотя он был достаточно силен благодаря своим защитным укреплениям, – из которых, впрочем, главным был его гений, – чтобы не бояться, что Сципион нападет на него в его лагере, он не был уверен, из-за малочисленности его войск, что сумеет раздавить своего врага с одного удара в случае решающего сражения.
И, тем не менее, каждый день Сципион выходил из своего лагеря и являлся вызывать его на бой, выстраивая напротив цезарианского лагеря свои войска в боевом порядке; он оставался так пять или шесть часов, а затем, с наступлением вечера, возвращался в лагерь.
Через восемь или десять дней подобных упражнений, убедившись, что Цезарь трепещет перед ним, он дошел до того, что приблизился к укреплениям Цезаря на расстояние в сто шагов, со своими слонами во главе и со всей своей армией, растянувшейся позади них гигантским фронтом.
Но Цезарь не позволял раздразнить себя ни этими демонстрациями, ни угрозами, которыми они сопровождались; он возвращал, без тени смущения или волнения, тех из своих солдат, которые покидали лагерь, отправляясь за фуражом, за деревом или купать лошадей, и приучал их смотреть на врага с высоты валов и отвечать на его угрозы свистом и улюлюканьем.
Что же касалось его самого, то он настолько хорошо знал, что его не посмеют атаковать в лагере, что он даже не трудился подниматься на укрепления, а отдавал все приказы, лежа в своей палатке; – что вовсе не мешало ему каждый день отправляться посидеть на том бугре над берегом, торопя своими молитвами и вздохами прибытие подкрепления – такого долгожданного!
Глава 78
Дважды или трижды в жизни такого человека, как Цезарь, обязательно случаются такие периоды, когда его удача или неудача уже не могут идти дальше, и тогда непременно должен произойти перелом: к худшему, если положение хорошее, или к лучшему, если положение плохое. В эту минуту положение Цезаря было таким скверным, что хуже оно стать уже не могло; неминуемо должно было наступить улучшение.
Первым знаком своего возвращения, который подала ему удача, стало дезертирство гетулов и нумидийцев, находившихся в лагере Сципиона. Эти варвары сделали то, чего цивилизованные люди, вероятно, не стали бы делать: они вспомнили, что у них были обязательства перед Марием, и что Цезарь был его племянником. Это кончилось тем, что гетулы и нумидийцы стали понемногу сбегать из лагеря Сципиона и переходить в лагерь Цезаря.