Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Однако как странна слепота самых умных людей, которые называли Помпея отечеством! Это лишний раз доказывает, что у одной нации всегда есть два разных отечества: отечество народа и отечество аристократии.
Теперь расскажем в нескольких словах, какими силами располагал Помпей.
У Помпея, напомним, был целый год, чтобы подготовиться к этой войне. У Помпея был огромный флот, который он стянул к себе с Циклад, с Корфу, из Афин, из Понта, из Вифинии, из Сирии, из Киликии, из Финикии и Египта: пятьсот военных кораблей, не считая бригантин и легкооснащенных судов.
У Помпея было девять римских легионов: пять, которые он перевез вместе с ним из Италии в Диррахий; один старый с Сицилии, который называли Парным, потому что он
Ожидались еще два легиона, которые Сципион должен был привести из Сирии; и, помимо них, еще три тысячи лучников из Кандии и две когорты метателей из пращи по шестьсот человек каждая.
У него было четырнадцать тысяч солдат конницы: семь тысяч из них принадлежали к цвету римского всадничества; семь тысяч были приведены союзниками: пятьсот пришли из Каппадокии под командованием Ариобарзана; пятьсот пришли из Фракии, ими командовал Сафал, сын царя Котиса; шестьсот пришли из Галатии, ими командовал тот самый Дейотар, которого Красс застал за строительством города, и еще три сотни, которыми командовали Кастор и сын Дониласа; две сотни пришли из Македонии, ими командовал Расциполис; пять сотен галлов и германцев, оставленных Габинием в качестве охраны царю Птолемею Авлету, привел молодой Помпей; еще восемь сотен он набрал на собственные средства или на землях своего отца и на своих собственных; две сотни пришли из Коммагена, большая часть – верховые лучники, присланные Антиохом; наконец, остальное составляли добровольцы и наемники из разных стран, главным образом из Фракии, Фессалии и Македонии.
В деньгах, хвала богам! недостатка не было: в их распоряжении были все средства римских богачей и казна восточных сатрапов. Восток, по сути, был вотчиной победителя Митридата. И цари, и целые народы были клиентами Помпея. Греция сделала для него свое последнее усилие. Она боялась Цезаря и его армии варваров; и больше всего – этих галлов, предки которых пришли некогда осадить храм в Дельфах.
Что же до продовольствия, то его было в избытке: их амбарами были Азия, Египет, Фессалия, Кандия и Кирены. Они держали в своих руках все море с огромным флотом, который делился на шесть эскадр.
Молодой Помпей командовал египетской; Лелий и Триасий – азиатской; Кассий – сирийской; Марцелл и Помпоний – родосской; Либон и Октавий – эскадрами Иллирии и Ахеи. Бибул, – бездарный, но храбрый Бибул, зять Катона, – был главнокомандующим.
Правда, вся эта армия, собранная из столь разных элементов, нуждалась в самой строгой дисциплине; но, как мы уже сказали, у Помпея был целый год, чтобы добиться хороших результатов.
В течение этого года он неустанно упражнял свои войска; он сам постоянно был в действии и, словно ему было только двадцать пять лет, – а ему было уже пятьдесят восемь, – проделывал те же упражнения, что и его солдаты.
И для них было величайшим ободрением видеть, как в таком возрасте их прежний полководец упражняется пешим, в полном вооружении, а затем, сев на лошадь, на полном скаку выхватывает и снова убирает свой меч в ножны; как он бросает дротик не только метко, но и с такой силой и на такое расстояние, что молодые солдаты тщетно пытались повторить его успехи.
И заметьте, что все это происходило в присутствии четырех или пяти восточных царей и самых значительных людей Запада: Катонов, Цицеронов, Марков Брутов и даже старого и хромого Тедия Сестия, который покинул Рим, чтобы, по его словам, вновь обрести его в лагере Помпея.
Помпей тоже рассчитывал на то, что Рим с ним. Но на что он рассчитывал больше всего, так это на то, что его не будут атаковать до весны. Сейчас был ноябрь. Он думал, что мог бы отправиться со своими солдатами на зимние квартиры. Он собрал сенаторов и всадников.
– Владыки и граждане, – сказал он, – история учит нас, что афиняне некогда покинули свой город, чтобы успешнее сопротивляться врагу и лучше защищать свою свободу, потому что Фемистокл считал, что не стены и дома составляют для народа то, что он называет ГОРОДОМ. И в самом деле, вскоре, когда Ксеркс был побежден, а Саламин обрел бессмертие, жители вернулись в Афины и подняли их из руин еще более прекрасными и прославленными, чем они были прежде. И мы, римляне, сделали так же, когда галлы заполонили Италию: наши отцы оставили город и укрылись в Ардее, и Камилл думал, как и Фемистокл, что отечество находится там же, где они. И усвоив урок этих двух великих событий, мы в свой черед покинули Италию, и пришли туда, где мы сейчас. Но, во имя отечества, мы тоже изгоним Цезаря из Рима; мы должны сделать это, знайте! Потому что, как вы думаете, что он сделает, если одержит победу? Вы думаете, что тот, кто посмел поднять оружие против своего отечества, убережется от жестокости и насилия? Вы думаете, что человек такой алчности и такого корыстолюбия, чья любовь к стяжательству вызвала негодование и омерзение у галлов, станет терзаться сомнениями перед тем, как запустить руку в кошельки граждан, как он запустил ее в общественную казну?… Что же касается меня, то в этом испытании для моего отечества определите мне место сами; я буду сражаться там, где вы мне укажете, я буду биться как солдат или как капитан; все, о чем я молю богов, так это о том, чтобы если во мне признают хоть какой-то военный опыт, хоть какую-нибудь личную храбрость, хоть какие-то познания в военном деле, если пожелают вспомнить, что я никогда не был побежден, пусть мне позволят внести хоть малую лепту в дело отмщения за мое отечество!
После этих слов Помпей умолк, и все в один голос провозгласили его императором и потребовали сделать его верховным главнокомандующим.
Тогда Помпей поблагодарил их и сказал, что, по всей вероятности, Цезарь остановится перед плохой погодой и бурями на море, и не предпримет перехода в Иллирию зимой, а останется в Риме, чтобы упрочить свою диктатуру. После чего, приказав своим морским офицерам надежно охранять проход, он отправил своих солдат на зимние квартиры в Македонию и Фессалию.
Но в то самое время, когда Помпей произносил эту речь перед своей армией и своими приверженцами, Цезарь, задержавшись в Риме всего на одиннадцать дней, прибыл в Брундизий почти один, без снаряжения и продовольствия, и, собрав двадцать тысяч своих солдат, сказал им:
– Соратники, вы пошли со мной, чтобы творить великие дела, не так ли? А для тех, кто стойко придерживается такого решения, нет ни зимы, ни бури. Их ничто не должно останавливать: ни отсутствие продовольствия, ни недостаток снаряжения, ни медлительность отставших товарищей. Ничто не должно мешать нам продолжать нашу войну, и единственная вещь, которая необходима нам для победы, это быстрота. Поэтому давайте оставим здесь наших слуг, наших рабов, наши пожитки, давайте сядем на первые же корабли, которые сумеем найти, если только их будет достаточно, чтобы забрать всех, сколько нас есть, и давайте воспользуемся зимой, которая вселяет в наших врагов уверенность в собственной безопасности, чтобы напасть на них тогда, когда они меньше всего этого ожидают. Что же касается нашей малочисленности, то храбрость возместит ее! Остается продовольствие. В лагере Помпея царит изобилие: выбьем же Помпея из его лагеря, и у нас не будет недостатка ни в чем; весь мир будет в наших руках! И помните о главном: что мы – граждане, и что воевать мы будем с рабами. – А теперь, тот, кто не желает попытать счастья вместе с Цезарем, волен оставить его.
Ответом на эту речь был единый крик:
– Вперед!!!
Восемь дней спустя, без продовольствия и боевых машин, имея только двадцать пять или тридцать тысяч человек, не дожидаясь войск, которым он назначил встречу в Брундизии, Цезарь поднялся на полусотню кораблей, пообещав прислать их обратно за остальными двадцатью тысячами солдат, оставшимися позади, и, пройдя через огромный флот Бибула, отправился на высадку к пустынному берегу, – около Аполлонии, к пескам и скалам, потому что все порты охранялись помпеянцами.