Цезарь

Память человеческая обладает удивительным, а во многом и спасительным для нас свойством — все плохое со временем забывается, сглаживается. Историческая память, если уместен такой термин, долго хранит деяния своих соплеменников, в основном — великих, и злодеяния чужаков, как водится, — коварных. При случае вспоминаются обиды такой седой древности, что просто диву даешься, откуда в людях, не помнящих, кем были их прадеды, столь пристрастное отношение к событиям минувших веков и тысячелетий?

Оперирование историческими реалиями и мифологемами входит в базовый инструментарий любой мало-мальски жизнеспособной властной структуры. Так было, так будет, и порицать за это только правящие элиты несправедливо, поскольку и управляемый «субстрат» готов радостно приветствовать отсылки к «преданьям старины глубокой». Искать причину такого эмоционального контакта лишь в массовом промывании мозгов или в эффективной пропаганде было бы непродуктивно.

Неубываемый интерес к эпическим произведениям, к былинам, к историям о легендарных правителях и непобедимых полководцах, а впоследствии к историческим романам, фильмам и сериалам говорит о чем-то большем, чем о желании убежать от действительности, погрузиться в славные времена своего «золотого века». Кто же не знает, что у любой цивилизации в прошлом были дни золотые, о которых приятно вспоминать в трудную годину? По крайней мере, люди хотят так думать, и было бы жестоко их разубеждать.

Возможно, чувство сопричастности к деяниям рода человеческого, — пусть это даже самообман, — один из компенсаторных механизмов для разума, испытывающего страх перед конечностью своего тварного бытия и лишенного веры в спасение. Возможно также, что свод знаний о прошлом — не только часть исторического наследия и маркер носителя культуры, но и генератор цивилизационного кода, который и формирует Традицию. А Традиция, как известно, одна из фундаментальных скреп, в отсутствие которых разваливается даже самое устойчивое сообщество.

Личность вне пространства и времени — что может быть страшнее для любой управляющей структуры?! Разрушители или созидатели, смутьяны или реформаторы равно опасны властям в силу мобильности, имморализма, готовности идти на все ради достижения своих целей, не считаясь с обычаями среды, в которой они оказались. Революционеры всех времен и народов после захвата власти пытались сгоряча смыть все «до основания, а затем» начать с чистого листа. Но вскоре им приходилось создавать собственное «славное прошлое», пусть даже ему, прошлому, без году неделя, придумывать новые праздничные даты взамен старых, новые ритуалы взамен отмененных, словом, имитировать Традицию.

При определенных благоприятных условиях имитация со временем восстанавливает связь времени, вправляет его суставы, как сказал бы персонаж одного известного драматурга.

Личность, адекватная времени и месту, добивается порой больше, чем возмутитель спокойствия, но и деяния его бывают не менее разрушительны для Традиции, поскольку он не является чужеродным телом, а плотью от плоти своего рода, племени, города. И как вирус поражает клетку за клеткой общественного организма. Процесс поначалу идет незаметно, но со временем болезнь становится явной, и даже отсечение пораженного органа не помогает — метастазы уже распространились по всему телу.

Личность Цезаря настолько богато освещена современниками и следующими за ними поколениями подражателей, почитателей или хулителей, что сквозь ее призму вполне можно вычленить любую часть спектра некоего самодостаточного мироустройства, которое можно назвать одним словом — Рим.

Неумолимое движение времени подобно волнам — на песок берегов истории выносятся ракушки, галька, иногда янтарь, а после бурь и обломки крушений… Но остаются только песок и камни на песке. С каждой волной камней все меньше и меньше. Одни уносит вода, другие погружаются в зыбучую топь забвения. Появляются новые камешки — их ждет та же судьба. Но среди бескрайней глади можно разглядеть валуны, перед которыми, казалось, бессильны вода и ветер времени.

Можно ли сравнить Гая Юлия Цезаря с таким валуном? Вполне!

Знаковая фигура, своего рода «точка сборки» западной цивилизации, хотя некоторые апологеты изо всех сил пытаются возвести ее истоки ко временам греческих демократий. Однако именно цезаризм стал движущей силой развития Европы на многие века и тысячелетия, а всяческие умаления роли личности в истории и реверансы в сторону масс — всего лишь смазка для колесниц, которые влекут пасомые народы.

Беллетристическая героизация Цезаря во многом определила его образ в обыденном сознании — великий деятель, вершитель великих деяний во времена великих событий. В отличие от многих других, которые запомнились лишь одной или двумя характерными чертами, как правило, злодейского свойства, Гай Юлий вполне человечен. Противоречивая натура и, как говорится, находка для творческого пера.

Любителя исторических разысканий подстерегает опасность разочарования — при ближайшем рассмотрении или чрезмерном погружении в источники Цезарь в какой-то миг может показаться весьма скучной персоной, которая во многом подчинялась обстоятельствам и лишь в редких случаях подчиняла обстоятельства своей воле. Действительно, почему именно он так основательно запечатлелся в массовом сознании, а не Помпей, прозванный Великим, или чудовищно богатый Красс, победитель Спартака? Ведь это были деятели, вполне равные ему по способностям и силе. А Сулла, диктатор, чьи деяния запустили механизм окончательного демонтажа Республики? А хитроумный политикан Цицерон, которого мы вспоминаем только как учителя ораторского мастерства? Принципиальнейший до оскомины Катон?

Неужели они остались только фоном, декорацией для главного героя лишь потому, что в итоге проиграли Цезарю и, несмотря на былые заслуги, так и остались в его тени? Вполне возможно.

Или же потому, что Цезарь забил последний гвоздь в гроб Республики и был потому возвеличен имперской пропагандой своих «потомков» на троне? Вполне вероятно.

Но, скорее всего, дело не только в этом. История Рима насыщена событиями и персонами, которым уместно определение — судьбоносные! Именно судьбоносные, поскольку облик современного мира, без всяких преувеличений формировался в ту эпоху. Не появись Римская империя именно в том виде, в котором она возникла, — не появилась бы христианская Европа. Достаточно выдернуть ту или иную фигуру из длинной истории сначала царского, а потом республиканского периода, и можно предположить, что история пошла бы другим путем. К подобным допущениям любят прибегать авторы остросюжетных произведений. Путешественники во времени случайно или намеренно меняют ход истории. Или же автор попросту описывают мир, альтернативный нашему, в предыстории которого изначально не было того или иного персонажа. Причины, по которым пишутся, издаются и читаются подобного рода произведения, достойны отдельного рассмотрения, которому нет места в этой книге. Скажем только, что есть основание предполагать, что речь может идти о неких психофизиологических механизмах, в основе которых лежит комплекс вины, подсознательное стремление вернуться назад и исправить содеянное. Невозможность этого, в свою очередь, и порождает компенсаторный механизм, которым умелые манипуляторы могут воспользоваться для разрушения представлений о Провидении.

Ну и, конечно, история Рима представляет собой своего рода универсальную матрицу, позволяющую выдергивать из нее нужные имена и механизмы как для созидания, так и для разрушения государственных институций, да и самих государств. Великий Рим, Вечный город, его традиции доблестного патриотизма, ответственной власти, умеренности и благочестия, свободолюбия и вместе с тем строгого следования законам — этот во многом мифологизированный образ служил отправной точкой для формирования поведенческих модусов.