Цезарь
Шрифт:
– Друзья мои, – говорил Фавоний, – не едать нам в этом году тускульских фиг!
Афраний, который потерял Испанию, и которого обвиняли в том, что он ее продал, интересовался, почему же тогда Помпей не накажет оптового скупщика провинций.
– Избавимся сначала от Цезаря, – говорили всадники, – а уж потом мы избавимся и от Помпея.
Последний же настолько боялся, что, как только Цезарь будет побежден, Катон выступит и потребует от него сложить оружие, что он не дал ему никакого важного поручения и, пустившись в погоню за Цезарем, оставил того в Диррахии. Катон оказался низведен
В конце концов, град насмешек и проклятий в адрес Помпея набрал такую силу, что он решил атаковать Цезаря, как только тот остановится.
Цезарь остановился на равнинах близ Фарсала.
Глава 66
Именно здесь должны были решиться судьбы мира.
Первые дни отступления стали для Цезаря днями тяжелейшей борьбы. Молва о его поражении уже распространилась и вызвала к нему всеобщее презрение: ему отказывали в продовольствии и фураже, и это продолжалось до тех пор, пока он не захватил город Гомфы в Фессалии.
Сделав это, он оказался среди такого изобилия, что его солдаты, уже пять месяцев почти умиравшие с голоду, отпраздновали, благодаря найденным в городских погребах многочисленным амфорам с вином, вакханалию, которая продолжалась три дня.
Наконец, как мы уже сказали, достигнув Фарсала, Цезарь остановился. Помпей расположил свой лагерь на возвышенности напротив лагеря Цезаря. И, однако, здесь его охватило сомнение. Ему было знамение; а мы знаем, какое влияние на события оказывали знамения в античном мире.
Выйдя с совета, где только что был обозначен план завтрашнего сражения, и где Лабиен, командующий конницей, снова повторил свою тожественную клятву не слагать оружия, пока Цезарь не будет полностью повержен, он вернулся в свою палатку, лег и заснул. И ему привиделся сон.
Ему снилось, что он был в Риме, в театре, где народ встретил его громкими рукоплесканиями, и что потом, на выходе из театра, он украшал богатыми трофеями храм Венеры Никефоры. И этот сон, в котором на первый взгляд не было ничего неблагоприятного, тем не менее, мог таить в себе двойственный смысл.
Цезарь был потомком Венеры; эти трофеи, которыми Помпей украшал храм, не были ли они трофеями, отнятыми у него самого? На протяжении всей ночи лагерь сотрясали приступы панического страха; два или три раза часовые бросались к оружию, решив, что их атакуют.
Незадолго до рассвета, когда выставляли караульных, видели, как над лагерем Цезаря, где царили полнейшая тишина и глубочайший покой, пролетел яркий сноп света и упал на лагерь Помпея.
За три дня до этого Цезарь совершил жертвоприношение для очищения своей армии. После заклания первой жертвы прорицатель сказал ему, что через три дня тот вступит в схватку со своим врагом.
– Помимо этого, – сказал Цезарь, – не видишь ли ты во внутренностях жертвы какого-нибудь другого благоприятного знака?
– Ты сам ответишь на этот вопрос лучше меня, – сказал ему прорицатель. – Боги указывают на великие перемены, на переворот в установившихся вещах, на обратное тому, что есть сейчас. Если сейчас ты счастлив, ты будешь несчастен; если ты несчастен, счастье ждет тебя; если сейчас
Чудеса творились не только в обоих лагерях или вокруг них. В Траллах, в храме богини Виктории, была статуя Цезаря; земля вокруг нее, и без того уже плотно утрамбованная, была к тому же вымощена крепчайшим камнем. Но, несмотря на это, из окаменевшей почвы через щель между плитами пробился росток пальмы.
В Падуе Гай Корнелий, человек, знаменитый своим искусством прорицания, и близкий друг историка Тита Ливия, сидел на своем кресле авгура и наблюдал за полетом птиц.
Он узнал о начале битвы и сообщил тем, кто окружал его, что сражение уже идет. Затем, вернувшись к своим наблюдениям и вновь изучив все знаки, он возбужденно вскочил на ноги и воскликнул:
– Ты победил, Цезарь!
И поскольку в его пророчестве усомнились, он снял со своей головы венок и заявил, что не наденет его вновь, пока события не подтвердят его справедливость. И все же, несмотря на все это, Цезарь готовился снять лагерь и продолжить свое отступление в сторону города Скотузы.
Его пугало то, что его силы очень уступали силам противника: у него было только тысяча конников, а у Помпея их было восемь тысяч; у него было только двадцать тысяч человек пехоты, а у Помпея их было сорок пять тысяч. И тут Цезарю донесли, что в лагере неприятеля происходит какое-то движение, и что Помпей, похоже, решился дать бой.
Цезарь собрал своих солдат. Он сказал им, что Корнифиций ведет ему два легиона и находится всего в двух днях пути; что у Целена в окрестностях Мегар и Афин имеется пятнадцать когорт, которые вот-вот выступят в путь, чтобы присоединиться к нему. Он спросил у них, хотят ли они дождаться этих подкреплений, или хотят дать сражение в одиночку.
И тогда все солдаты в один голос стали умолять его не ждать, и что напротив, если враг колеблется, нужно придумать какую-нибудь хитрость, чтобы тот решился на бой. Имея, как мы уже сказали, только одну тысячу конников против семи или восьми тысяч Помпея, Цезарь отобрал из своей легкой пехоты самых молодых и ловких солдат; он усаживал их на лошадей позади всадников; в момент нападения пехотинцы спрыгивали на землю, и вместо тысячи человек перед солдатами Помпея оказывались две тысячи.
В одной из подобных стычек был убит один из тех двух братьев-аалоброгов, которые перешли на сторону Помпея и явились причиной поражения при Диррахии. Но, как мы уже говорили, до сих пор Помпей избегал генерального сражения. В утро битвы при Фарсале он принял решение атаковать.
Несколькими днями раньше на совете, во время которого Домиций заявил, что всякий сенатор, который не последовал за Помпеем, заслуживает смертной казни или по крайней мере ссылки, и вручил заранее назначенным судьям три таблички со списками имен: один – для казни, другой – для ссылки, и третий – для денежного штрафа, Помпею предъявили требование вызвать врага на сражение; Помпей попросил дать ему еще несколько дней.
– Ты что, боишься? – спросил тогда Фавоний. – Если так, то уступи командование кому-нибудь другому, и иди сторожи вещи на место Катона.