Чао, Италия!
Шрифт:
А должен сказать, что нормальные политические отношения с Эфиопией никак не могли наладиться именно из-за всяких вывезенных трофеев. Итальянцы, в свое время, увезли из Аддис-Абебы знаменитого каменного льва. Это был «Лев Иудеи» – символ царя Соломона, который наследовал император эфиопский. После череды громких скандалов пришлось его вернуть.
Но Аксумский обелиск итальянцы возвращать не хотели. Более того, против возвращения были даже прогрессивные итальянские искусствоведы, такие как Витторио Сгарби – а он интеллектуал, один из главных теоретиков
Сгарби прямолинеен, и в этом его прелесть. Однажды мы брали у него интервью, он был крайне любезен и приказал секретарше нас не беспокоить. Но вдруг прорвался какой-то срочный звонок на мобильный телефон. Он послушал взволнованный голос в трубке и ответил: «Я тебе говорю раз и навсегда: никаких неизвестных работ Рафаэля сейчас на рынке нет, и не морочь мне голову!..» Оказалось, что позвонила его приятельница и захотела получить экспертизу, можно ли, по случаю, покупать неизвестного Рафаэля. Да еще со скидкой.
Так вот, этот самый Витторио Сгарби пытался образумить эфиопов и говорил им: «Ну хорошо, отвезете вы к себе в Эфиопию этот обелиск, но кто его увидит? Пастух и четыре козы? А здесь каждый день его видят миллионы! Они ходят и говорят – какая же была древняя и замечательная эфиопская цивилизация!..»
Но, ничего не помогло, более того, их подвел случай: в верхушку обелиска попала молния и разрушила верхнее украшение – корону. И тогда не нашли ничего лучшего, как просто перевязать верхушку веревкой и, в ожидании ремонта, все это выглядело так, как будто у больного перевязали зуб. А в это время, к несчастью, проходил саммит той самой сельскохозяйственной продовольственной организации – напомню, это было напротив обелиска.
И вот премьер-министр Эфиопии подходит к окну, делает царственное движение и, указывая на памятник, говорит мировым лидерам в зале: «Посмотрите на наш обелиск. Мало того, что его украли, так еще и сохранить не могут!» А в зале сидит Берлускони – это был его первый премьерский срок, и все итальянское правительство.
После этого позора разъяренный премьер приказал немедленно отдать монумент и на советском самолете «Антей» он отправился в Эфиопию.
Я не знаю его дальнейшую судьбу, но слышал, что его все-таки собираются поставить для этих четырех коз…
Но, вернемся к Муссолини.
Его фигура, конечно, вызывает не только споры, но и отрицание, потому что он втянул итальянцев в войну, которая стала национальной катастрофой.
Все помнят знаменитые кинокадры, где Муссолини стоит на балконе, скрестив руки. У него вытянута челюсть и напыщенный вид.
Он стоит на балконе дворца «Венеция», где он сделал свою штаб-квартиру. Там у него был кабинет, где стояли глобусы, старинные венецианские глобусы.
Кстати, когда Чаплин сделал свой фильм «Диктатор», он поставил Гитлера рядом с одним из этих глобусов. Однако это только внешнее сходство с Гитлером – диктатор Чаплина был обобщающим образом.
Эти глобусы запомнили многие: покойный Иосиф Бродский рассказывал мне замечательную историю, как в этом кабинете побывал Мережковский.
Дмитрий Сергеевич Мережковский, к сожалению, очень любил Муссолини. Он написал предисловие к своей книге об итальянской поэзии, которое называлось «Муссолини и Данте». К счастью, она вышла только на итальянском языке во Флоренции. И русская диаспора, которая была антифашистки настроена, никогда не могла ему это простить.
И не случайно за гробом Мережковского шла только Зинаида Николаевна Гиппиус.
Они все предали его обструкции, и было за что!
Мережковский приехал сюда и попросился на прием к Муссолини. Ему устроили встречу.
Русский поэт вошел в огромный зал с этими венецианскими глобусами.
Он пошел по роскошному ковру и увидел дуче, который сидел под своим портретом за столом в конце кабинета и делал вид, что что-то пишет.
И Мережковский, издалека приседая, начал говорить с придыханием: «Eccellenza! Eccellenza!» – «Ваше превосходительство!»
И Муссолини, допустив его до середины зала, поднял руку и сказал: «Piano, piano…»
«Опять обидели хорошего русского писателя!..» – сказал тогда мне Иосиф Александрович.
Вот это Муссолини с его двойственностью.
Стоя именно на этом балконе 10 июня 1940 года, он произнес ту самую фразу, с которой началась итальянская катастрофа. Обращаясь к многотысячной толпе, которая заполнила всю площадь Венеции, он сказал: «Объявление войны уже вручено послам Франции и Великобритании».
И толпа закричала: «Duce! Duce!!!», не понимая, что он толкает ее в пропасть.
Он мыслил себя Цезарем, он хотел видеть каждое утро из окна своего кабинета Колизей, поэтому велел пробить Проспект императорских Форумов прямо по городским развалинам, прямо по священным раскопкам. И все для того, чтобы каждое утро выходить на балкон и, потягиваясь, видеть Колизей.
Диктатор-строитель
Мы с Букаловым ходили по саду кругами. Тема Муссолини захватила его, и рассказ становился все более эмоциональным.
– Как и все диктаторы, он считал себя великим градостроителем, – продолжал он. – Но, у него действительно были градостроительные идеи – например, он хотел продлить Рим до моря. Жрецы в свое время нагадали Ромулу и Рэму, что именно здесь, в среднем течении Тибра, будет Рим.
Но для Муссолини не было авторитетов – он хотел идти до моря!
До побережья всего шестнадцать километров, а поскольку дуче был не только идеолог фашизма, но и председатель совета министров, он велел построить прямой проспект.
И дорогу пробили прямо от центра, от «Терм Каракаллы» до моря.
И мало кто знает, что он назвал его тогда Corso Imperiale – «Имперский проспект». Правда, сейчас он называется Проспект Христофора Колумба.
Но, раз он дал такую идею, то там закладывалась вся инфраструктура. И даже сейчас это самая удобная трасса для городского движения – широкая с боковыми полосами. Внизу проспекта, уже тогда, было заложено метро, после войны оно было открыто.