ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Шрифт:
Окружающая действительность все меньше нравилась Василию. По-прежнему были сильно бедные и очень богатые, хотя те и другие вперемежку набивались ежедневно в кино. Сбивало с толку, что повсюду реяли красные флаги и кумачовые лозунги
— Вроде, красные победили, а повсюду снуют недорезанные буржуи, — размышлял комдив. И не придушить было не одного, поскольку на каждом перекрестке стоял вооруженный милиционер, специально чтоб охранять все как есть.
Пару раз Василий не сдержался и содрал с богатеев шубы у ресторана, да так, что те и пикнуть не посмели. Шубы он тотчас отдал оборванным крестьянам, замерзавшим с бабами и детьми возле вокзала, которых в следующий
Так, будто с разгону, прошло несколько лет.
Однажды, ветреным осенним днем в жизни Василия и Матрены произошло еще одно значительное и судьбоносное событие. На складе, где Чапаев получал коробки с лентами, ему вдруг выдали два железных ящика, на которых было выведено поверх типографских наклеек химическим карандашом: «Чапаев», реж. Бр. Васильевы. А поверх этой надписи еще раз, красным карандашом, написано было опять: «Чапаев». Бывший комдив так и прикипел к этой двойной надписи, не в силах отвести от нее взгляда. Дрожащими руками он заправил в аппарат пленку и с нетерпением стал ждать, пока рассядется публика.
К началу сеанса народу собралась половина зала. Зрители пришли разношерстые: несколько матросов под командой боцмана с медной дудкой на груди, бабы с рынка, числом с полдюжины, два беспризорника, укравшие кошелек и теперь «гулявшие от рубля» и неопределенные персоны, может, рабочие, перемежаемые скромно одетыми барышнями.
Наконец, по требованию сторожа Никифора, матросы загасили цигарки и сеанс начался.
Волосы зашевелились на голове Василия, когда он внезапно увидал на экране собственной персоной самого себя. Это был точно, он, в самом буквальном смысле, то есть именно тот мужчина, которого он видел в зеркале по утрам, когда умывался и причесывался. Даже нынешняя борода его не могла замаскировать сходства.
Когда закончилась первая часть, Чапаев подумал, что ослеп и не вдруг сообразил, что пора включать другую. Оглушительный свист в зале стегнул по ушам, как кнут, вернув его к действительности. Василий, будто в лихорадке запустил следующую часть и впился горящим взором в изображение, успев подумать, что так вот именно и надо дружно всем свистеть и орать в момент атаки. Никакой враг тогда не устоит.
Двойник его говорил и делал все правильно, только он, Василий за собой такого не помнил или забыл эти действия, а теперь ему все это вдруг показали. А когда он увидал на экране себя, скачущего прямиком навстречу, верхом на коне, да с шашкой, то есть, именно, как и мечталось ему всегда, то слезы впервые в жизни брызнули из глаз Василия, и горло сдавила судорога.
Пришлось ему выпить воды из графина, для продолжения дыханья. Бурка на нем, правда, была не белая, как воображалось, а черная, вразлет, как крылья орла. Но может оно так и лучше вышло. И что удивительно — даже товарищи по дивизии в фильме смахивали на реальных, кроме Петьки, совершенно не женственного и на Матрену ни с какой стороны не похожего. Зато Анка была один в один Стела Исааковна.
Это еще больше привело Чапаева к убеждению, что кино — вещь неизъяснимая и непостижимая, род волшебства, но способная увлечь человека целиком. Чудо представлялось столь огромным, что страшно было и подумать, откуда бы могли взяться эти пленки с этими фильмами. «Не иначе из преисподней!», — отказывался думать Василий.
Когда картина закончилась, зал опять разразился протестующими криками и свистом, поддержанным топотом ног. Все были
Самому Чапаеву финал картины показался как раз очень удачным, и фильм в целом понравился. Он почти сразу стал предвкушать, как будет смотреть его еще и еще, сколько захочет.
Поскольку в зале назрел жестокий и беспощадный бунт, то Чапаев запустил все с начала. Опять зазвенели с экрана колокольцы тачанки, и дезертиры истошно заорали: «Чехи с хутора выбили!..». Зал мигом стих, все уселись по местам.
В дверь аппаратной кто-то робко поскребся, и Василий понял, что Матрена принесла поесть. Обычно эта пустяковая забота досаждала ему, поскольку он понимал, что Матрене она не легко дается, требует сил и времени. А ему этого ничего было не нужно. Когда после еды, она робко интересовалась:
— Ну как?
Чапаев даже не понимал о чем речь.
— Вкусно? — уточняла вопрос Матрена. И Василий злился на женщину. Краюху хлеба всегда можно было найти в шкафчике над столом, и вода текла из крана. Вот и довольно ему. Даже вкус глины устроил бы его вполне, если бы глина была едой.
Но тут он обрадовался Матрене, как своей. И та вспыхнула встречно щеками, заметив это.
— Иди в зал! — коротко скомандовал он, забирая узелок с обедом, — я поем пока, а ты смотри кино новое. Там увидишь…
Когда фильму вновь подошел конец и артист Бабочкин опять поплыл, далеко загребая правой рукой, через Урал, Чапаев не удержался и глянул через второе окошко на служебные места, где сидела Матрена.
Он не узнал женщину. Глаза ее горели, руки сами собой тянулись к экрану, и она заламывала их судорожно или вдруг хваталась за голову, не отрывая взгляда от плывущего под пулями комдива.
Будто сапожным шилом пробило сердце и грудь Василия. Совесть злобным псом вцепилась в горло, чтоб он вспомнил и ощутил свое холодное равнодушие, и тщету Матрениных трудов для него, гада.
Фильм кончился. Самые неразвитые зрители опять принялись было свистеть, но прочие тут же разъяснили им, что к чему в сопровождении тумаков, да и милиционеры в фиолетовых фуражках показались в дверях. Все, смиренно ворча, повалили к выходу.
Чапаев стыдливо развязал узелок и принялся закусывать, нарочно, чтоб похвалить Матрену за стряпню, когда та придет. Но Матрены все не было. Василий выглянул в зал, ее там не оказалось. Пора было запускать следующих зрителей с билетами, и он отложил поиски женщины на вечер.
66
В окрестностях дома Раисы, по лесной тропинке, крадучись, двигался Дядя. Он порядком озяб и прятал голову в воротник, а руки по локти в рукава грязноватого пиджака. Пиджак был не его, он и сам не помнил, где подхватил в суматохе эту вещь. За спиной, под пиджаком у него находилось самодельное ружье, заряженное резиновой травматической пулей. На пути дяди объявилось небольшое болотце, подернутое зеленой «ряской», с темной прогалиной посередине, к которой вел гнилой и шаткий мосток, сооруженный из двух досок, не иначе как для полоскания белья. Мосток видимо сколочен был или ненадежной бабьей рукой или нетрезвой рукой кругом виноватого мужа этой бабы, так неказисто было сооружение, да и скользким мхом подернуто. К болотцу склонялись кусты и толстенный ствол ели, будто бы туловище лося завалилось в воду, не то, чтоб напиться болотной воды, не то — от жары. Вдоль ствола расселось несколько коричневых лягушек, которые развлекались тем, что молча спрыгивали с него и снова взбирались на прежние места.