Чародеи. Пенталогия
Шрифт:
— Здорово, — сказала она. — Правда, здорово! Давай еще постучим?
— Хватит. — Ему уже стало ясно, что сюда никто не придет.
— Так ты не видел моего па…
— НЕТ, — очень четко и проникновенно произнес Дэвид. — Я НЕ ВИДЕЛ твоего папу.
Лайла повесила голову.
— Жалко.
— Не расстраивайся. — Дэвид хотел, было потрепать ее по плечу, но не стал этого делать. Он бы только испачкал ее идеально чистое, накрахмаленное платье. — Ответь лучше мне на один вопрос. Только честно. Хорошо?
Лайла кивнула.
—
— Через Дверь, — повторила она, не задумываясь.
Дэвид вздохнул. Прислонился к стальной плите, которую перед этим безуспешно штурмовал.
— Но ведь она закрыта. Даже если ты утащила ключи у кого–то из охраны, с этой стороны запереть ее все равно невозможно.
— А, эта… — Лайла пренебрежительно махнула рукой. — Я прошла через другую дверь… А почему эта дверь вся железная?
Дэвид не ответил. Он сел прямо на пол. Сильнее, чем сейчас, испачкать его штаны все равно уже было невозможно. Выражение его лица должно было ясно показать Лайле, что отвечать на ее идиотские вопросы он не намерен. И играть в ее дурацкие игры — тоже.
Лайла задумчиво поскребла железо кончиком туфельки.
— А если эта дверь закрыта, как же ты попадешь наружу?
— Никак.
— Так ты что, собираешься сидеть здесь до конца своих дней? — сделала она логичное предположение.
— Слушай, что тебе нужно? Когда придет время, — Дэвид зло ударил по железу, — дверцу откроют и добрые дяди выведут меня наружу. И сидеть я буду не здесь, а на Острове Мира.
— Ааа… — протянула она таким тоном, какой используют, когда не понимают ничего, но хотят сделать вид, что понимают хоть что–то. — А что такое Остров Мира?
Дэвид некоторое время смотрел на нее. И молчал.
— Ты что, с Луны свалилась?
Лайла подумала и ответила:
— Нет.
— А вот не похоже.
Они снова какое–то время молчали. Потом Лайле молчать надоело.
— А почему у тебя дома так плохо пахнет?
Дэвид рассвирепел:
— У меня дома пахнет нормально! Что ты вообще обо мне знаешь?! Ты хоть раз была у меня дома?! У меня студия на углу Центральной и Энжел–стрит! Конечно, это не хоромы, как у твоего папочки, но от этого я не перестаю быть таким же человеком, как и ты. Хотя твой папочка и Правитель Роберт Каннинхейм, наверное, долго внушали тебе обратное!..
Лайла отшатнулась. Ее испугала эта вспышка ярости, хотя было видно, что девочка не очень хорошо понимает, о чем он говорит. Дэвид прикусил язык. Грех срываться на ребенке. Она тут ни при чем.
Подождав немного и, видимо, придя к мысли, что ее буйный собеседник успокоился, Лайла снова подошла к нему и примиряюще дотронулась до его рукава.
— Извини. Я не хотела тебя обидеть. Не думала, что тебя это заденет. Ведь, в конце концов, важен сам человек, а не то, как он выглядит. Это мне папа сказал. Но, — она с отвращением поморщилась, — пахнет в твоем доме, по–моему, все–таки просто… просто отвратительно.
Дэвид с полминуты
— Ты что, решила, что ВОТ ЭТО, — он обвел камеру глазами, — ВОТ ЭТО — мой дом?
— А разве нет?
Дэвид засмеялся.
— Когда твой папа привел тебя сюда, — заговорил он, отсмеявшись, — он разве не говорил, как называется это место? Он не говорил тебе, что работает в тюрьме? В «тюрь–ме». Знаешь такое слово?
— Да.
Дэвид удовлетворенно кивнул.
— Но мой папа не работает в тюрьме. — Лайла, видимо, решила пояснить, на какой именно вопрос она ответила «да». — Он работает у нас дома, в своем кабинете. И он меня сюда не приводил.
— Вот как? — Дэвид скептически приподнял правую бровь. — Откуда же тогда ты здесь взялась?
— Я сама пришла.
— Через дверь?
Лайла кивнула, довольная его догадливостью:
— Ага.
— О, Господи… — Дэвид застонал и закрыл глаза.
Вскоре он вынужден был их открыть. Маленькое чудовище настойчиво теребило его за разорванный рукав.
— Что еще?
— Сэр, если это тюрьма, значит, вы преступник?
Дэвид не ответил. Не знал, что ответить. Преступник ли он? Это вопрос сложный. Сам себя он преступником не считал. Десять лет назад любой человек, неважно — европеец, негр, русский, араб или урожденный винландец — мог встать посреди Центральной улицы и громко сказать: «Срать я хотел на президента Винланда и все его сраное правительство». И полицейские… ничего бы с ним не сделали. В крайнем случае, пришлось бы заплатить штраф или посидеть пару дней в участке. В который, кстати сказать, его провели бы хоть и настойчиво, но вежливо. Вежливо! Потому что в противном случае тот же самый гипотетический человек, живший десять лет назад, мог запросто подать в суд на избивших его копов в частности и на всю полицию в целом.
Да, такое могло быть. Пока президентом Винланда неожиданно не стал Роберт Каннинхейм. Пока все страны внезапно не решили объединиться в одно целое. Пока все потенциальные соперники Каннинхейма, севшие вместе с ним за стол Совета Наций, скоропостижно не надумали требовать — да, требовать! — чтобы Совет возглавил именно президент Винланда. И никто иной! Пока Совет не превратился в декорацию для солирующего Роберта, а его самого впервые, как–то вдруг, не назвали в прессе Правителем Мира…
Подать на полицейского в суд… Сейчас это кажется почти небылицей.
…Голос маленькой девочки в синем платье, в который уже раз, вернул Дэвида к реальности:
— Сэр, а что вы сделали? За что вас посадили в тюрьму?
Дэвид закрыл лицо ладонями. Господи, как он устал… Поскорее бы кто–нибудь пришел и увел ее отсюда…
— Сэр, вы кого–нибудь убили?
Поскольку он продолжал молчать, она доверительно добавила:
— Я никому не скажу.
Дэвид отнял руки от лица.