Чародей звездолета «Агуди»

Никитин Юрий Александрович

Зловещая тишина стояла в кабинете, мне показалось, что мы в огромном склепе, а сверху с грохотом задвинули гранитную плиту и замазывают щели раствором бетона. Лица министров белели, как очищенные репы, только у Шандырина морда лица походит на репу нечищеную.

– Да, – сказал я наконец, голос дрогнул, горечь перехватила гортань, – да, это случится, видимо, так… Если не произойдет что-то уж совсем небывалое. А так, скорее всего, это самый вероятный сценарий… Но кобызы!.. Их меньше, чем русских, чуть ли не в миллион раз. Однако они не растворились среди других народов, как легко и охотно растворяются русские.

Да только ли кобызы? Все те племена и народы, которым так и не удалось создать свою государственность, но не сдались, не сдались… Вон курды уже тысячу лет бьются за создание Курдистана! Их трагедия в том, что живут на стыке Турции, Ирака, Ирана и Сирии, стран с жестокими диктаторскими режимами. Будь это в Европе с ее мягкотелостью, уже создали бы не просто Курдистан, а Великий Курдистан!

Забайкалец хмыкнул:

– И даже начали бы потихоньку теснить соседей.

– А то и не потихоньку, – сказал Шандырин. – Эти ребята не умеют останавливаться.

Я оглядел их, в груди нарастала боль.

– Что делать?

Забайкалец буркнул раздраженно:

– Да понятно, что делать…

Я взглянул в упор:

– Что?

Он отвел взгляд, заерзал, словно сквозь мягкую обивку проткнулись пружины с острыми концами, как, помню, в детстве, проворчал почти злобно:

– Господин президент, к чему эти риторические вопросы? Вы знаете мое мнение. Оно не изменилось.

В комнате висела гнетущая тишина, все отводили взгляды, ерзали ими по сторонам, по стенам, всматривались с преувеличенным вниманием в экраны мониторов.

– Ничто не записывается, – сказал я, но понимал, что никто не верит, – я просто хочу понять, что делать. Это простой человек с улицы всегда все знает и готов подсказать нам решение. Как жаль, что эти величайшие стратеги уже заняты работой водопроводчиков, грузчиков и продавцов мороженого! Так что придется этот серьезный вопрос решать нам. Самим.

– А что решать? – снова буркнул Забайкалец. – Ясно же…

– Неясно, – возразил я. – Мы ведь не только члены правительства России, но и, можно уже сказать, члены пока не объявленного правительства всего рода людского!.. Что значит, должны заботиться о человечестве в целом. О планете по имени Земля, о населяющих ее людях. Повторяю вопрос, который уже стоял на повестке две недели назад. Чтобы определиться, я отпустил всем на раздумье эти две недели. Они истекли. Рассматривался вариант, по которому в самом деле предоставить территорию России… не всю, только часть!.. вот таким переселенцам? Не только кобызам, они уже здесь, но и… другим? Что, если на землях России возникнут государства басков, ассирийцев, которые сейчас называют себя айсорами и которых только в Москве десять тысяч человек…

Дискуссия пошла по второму кругу, я начал повторяться, они тоже повторялись, мямлили, пережевывали то, что уже говорили. Это не то чтобы совсем уж в тупике, просто все с неудовольствием видят, какой именно маячит выход, очень неприятный, а правительство, к сожалению, из людей, а не высокоскоростных вычислительных систем. У людей не только родня и знакомые, все как-то можно стерпеть и воспротивиться, но еще больше давление так называемого общественного мнения. Оно всегда диктовало поступки, слова и даже алгоритмы поведения, потому Христос, Будда, Мухаммад и тысячи-тысячи мудрецов уходили в леса, пустыни,

горы, дабы снизить давление этого общественного, стадного, обыденного, но очень агрессивного. Уходили, чтобы суметь достать из души собственные слова, огранить и принести в мир… где они сперва становятся вызовом этому общественному мнению, а потом, если победят, сами становятся этим самым общественным прессом, что не позволяет пробиться росткам новой мысли…

Павлов побагровел, тяжелые бульдожьи складки от прилива дурной крови стали почти лиловыми. Судя по его лицу, он перестал слушать блистательную речь Новодворского о благотворной роли Штатов, что сняла все запреты, и теперь человек может развиваться во всех направлениях… а то, что абсолютное большинство развивается только в одном направлении, вниз, к обезьяне, еще ничего не значит, люди должны пользоваться своей свободой, имеют право пользоваться так, как хотят, для того и проливали кровь все великие борцы за демократию…

Я вздрогнул, уйдя в глубокие думы, от его рыка над самым ухом:

– Вы это серьезно?

– О чем?

– Ну, что уступить все кобызам!

Я сдвинул плечами:

– Ответ упрятан в орешке: на какой мы сами ступеньке? Готовы ли встать на сторону Добра и Правды, или же для нас важнее пещерное: хоть сопливенькое, но свое? Увидев двух дерущихся, на чью сторону встанем: на сторону правого или того, кто «наш»? Не спешите подавать в отставку, Глеб Борисович. Я просто рассуждаю. Мы сейчас находимся на поворотном пункте. Либо пойдем дальше тем же путем, будем на все закрывать глаза, либо поступим еще либеральнее и откроем границы России не только для кобызов, но и для всех, признав тем самым, что Россия не страна, а всего лишь территория, либо…

Все молчали, только глаза настороженно поблескивали, а Забайкалец спросил хмуро:

– Либо что? Тем путем, о котором я так долго и безнадежно вопию?

Я покачал головой:

– Нет.

– Нет? А что же?

– Ваш путь чреват, – ответил я. – Чреват, Игорь Дмитриевич. Я вам попозже объясню, а пока давайте решим краеугольный вопрос: открываем или не открываем границы России для народов, которые уже сейчас признаем более выживаемыми, более приспособленными к жизни, чем русские?

Агутин сказал с неудовольствием:

– Почему это признаем? Я, к примеру, не признаю, что эти узбеки лучше нас.

– Кобызы – не узбеки, – поправил Убийло.

– Узбеки говорят, что узбеки, – отрезал Агутин. – Иначе придется отдельными народами признать пермяков, поволжцев или архангельцев. Я не признаю никого ни более выживаемым, ни более каким-то. Это вообще фашизм.

– Это реальность, – возразил я. – Обзывалки обзывалками, но разве не видите, что какие-то народы жизнеспособнее, какие-то нет?

Мудрый Павлов уточнил:

– На определенных отрезках истории. Через какое-то время эти же кобызы могут расслабиться, а их задавят баски или лемки.

– На территории России, – сказал Агутин тоскливо, – которая уж точно тогда будет только территорией.

В кабинет заглянула Ксения.

– Господин президент! Громов и Сигуранцев в Кремле, пригласить на совещание?

– Давай, – сказал я торопливо и добавил извиняющимся голосом: – Все-таки разложим ответственность на большее число голов, верно?