Чародей звездолета «Агуди»
Шрифт:
Карашахин вклинился:
– Простите, что прерываю, но уже захвачено около сорока боевиков с оружием в руках.
– Спасибо, – ответил я, в груди в самом деле слегка отпустило. – Вы сможете с ними встретиться и переговорить.
Новодворский сказал властно:
– Господин президент, это неслыханно! Такие решения были приняты без санкции правительства? Я просто требую, чтобы нам позволили встретиться с этими борцами за свободу и переговорить немедленно!
– Сейчас с ними разговаривают следователи, – отрезал я. – Потом – да, потом беседуйте.
– До самого приведения приговора в исполнение, –
– Это у вас такие шуточки?
– Да, – ответил Сигуранцев и посмотрел ему в глаза. Повторил с наслаждением: – Да, такие вот шуточки, господин Новодворский…
Я опустил ладони на стол, все настороженно следят за каждым моим движением, веселость и непринужденность как ветром сдуло, а я сказал твердым голосом, веско и стараясь чеканить каждое слово, чтобы подавить споры еще до их рождения:
– В связи с чрезвычайным положением я принял на себя несколько расширенные полномочия. Всего лишь несколько, а не так чтоб уж очень. Но прошу учесть, что действовать будем быстрее и жестче. Это относится не только к кобызам.
Новодворский побледнел, поинтересовался чужим голосом:
– А к кому еще?
Я покачал головой:
– Валерий Гапонович, вы же не ждете, что я вот так сейчас начну перечислять, где ужесточим контроль? Везде ужесточим. Совсем недавно трудолюбивый и работящий народ усилиями наших правозащитников превратился в толпу, что жаждет только расслабляться, балдеть, отдыхать, отрываться, требует panem at circenses, а любые работы готов спихнуть на украинцев, узбеков, армян… Да, ужесточим. Да, заставим работать. Сперва – косвенно.
– Как?
– Почистим злачные места.
– Как? – повторил он. – Или по старой формуле: «Нет человека – нет проблемы»?
Он смотрел требовательно, веселость ушла, передо мной жесткий и сильный лидер, даже сильнее меня, я – всего лишь мягкотелый университетский профессор, я не умею вот так в любом месте сбивать из ничего партию и становиться лидером.
– Почему, – сказал я тихо, – почему такая ирония над вообще-то верной формулой? Мол, упрощаете жизнь, избегаете сложных проблем… Проблем не следует избегать, когда дело касается освоения космоса или куда бросить больше средств: на борьбу с раком или СПИДом. А когда речь об убийцах, насильниках и прочей отморози, то это преступление перед обществом: строить для них отдельные помещения, выделять для охраны, лечения и обучения массу людей, что могли бы быть заняты в более интересном и нужном деле! Когда-то верно говорили, что не нужно бороться за чистоту, а нужно просто убирать мусор. Так вот нужно просто убирать мусор человеческий. Из собственного жизненного опыта знаем, что, когда мусор убираешь, он перестает… плодиться. А если и появляется, то редко и очень мало.
Вошел Карашахин, я увидел его посеревшее лицо. Никто еще не замечал его, Карашахин выдавил слабую улыбку.
– Простите, – сказал я, поднимаясь, – отлучусь на минутку. Пока продолжайте.
С Карашахиным прошли мимо Ксении, у нее бесстрастный вид, но по глазам вижу, обижена, такие вещи не должны проходить мимо личного секретаря. Карашахин огляделся по сторонам, понизил голос до шепота:
– Плохие новости из-за океана. Командующий седьмым флотом в США отменил отпуска офицерам, а всем матросам
– Это его инициатива? Или распоряжение департамента?
– Департамент еще не собирался.
– Плохо дело, – сказал я. – Значит, этот адмирал Пенлис… так его фамилия?.. уверен, что ему предстоит пересечь Тихий океан. А он старая лиса, хреновый адмирал, но политик с тонким нюхом.
– Похоже, что так, господин президент.
Я кивнул, распорядился:
– Приступай ко второй стадии. А Сигуранцев пусть твердит, как и договорились, что это наше внутреннее дело. Такой ответ теперь находит понимание в Европе. По крайней мере в тех странах, где бурно множатся свои кобызы.
– Если бы еще и поддержку, – вздохнул он. – Все сделаю, Дмитрий Дмитриевич.
Будет и поддержка, подумал я, возвращаясь. Заокеанский международный жандарм всех достал. Дожить бы только до этой поддержки. Не мне, со мной фиг с ним, дожить бы России.
Открывая дверь кабинета, услышал, как Убийло громко втолковывает Каганову:
– Он поступил правильно. Если революцию нельзя остановить, ее нужно возглавить.
– Вы о чем? – спросил ошарашенный Каганов.
– Лучше Дмитрий Дмитриевич, – пояснил Убийло, – чем Громов. Или, страшно подумать, Сигуранцев!.. А Дмитрий Дмитриевич все-таки наш, демократ. А разве демократы обязательно такие уж пацифисты? Вон наш светоч демократии и высокой культуры США вовсю бомбит всяких там кобызов за десять тысяч миль от своих границ! А нам нельзя тронуть забравшихся к нам унутрь?
Каганов смотрел на Убийло с недоумением и некоторой брезгливостью. Убийло славен тем, что всегда держит нос по ветру, поддерживает только сильного, настоящий политик, а сейчас резко отшатнулся от группы Новодворского, что значит, сила сейчас не на стороне лидера оппозиции. Другие еще не ощутили, но Убийло чувствует спинным мозгом, рефлексами, фибрами и жабрами, готов перебежать в мой стан, показывает подчинение всеми движениями хвоста, спины, прогибом в холке и ритуальной пляской.
Я взял трубку, дежурный техник ответил: «Слушаю», я поинтересовался:
– Есть картинки с места боев? Давайте.
Большой экран пошел искорками, но ничего не происходило, только слышался тяжелый рев моторов, за столом задвигался Новодворский и процедил сквозь зубы:
– Варварство! На мирных ни в чем не повинных людей… с танками?
Целую минуту мелькали силуэты громадных машин, затем в комнате раздался тяжелый грохот, громче загремели танковые гусеницы, а кроме того, послышался зубодробящий рев пролетающих вертолетов.
Картинка исчезла, затем без всякого перехода вдали красное зарево пожара, а в свете прожекторов развороченное бетонное укрепление, несколько тел, у одного оторвана голова, под всеми темные лужи крови. Незнакомый голос хрипло прокричал:
– Захвачен дот, все двенадцать боевиков уничтожены! Подбит один наш бронетранспортер, двое ранены…
– Дот, – сказал Убийло громко. – Вот видите?
Следующая картинка уже на рассвете, восток озарен алым, но все равно лучи мощных фонариков высвечивают разрушенное укрепление, распростертые тела, четверо стоят со связанными руками, спецназовец упер одному ствол автомата в горло и кричат страшным голосом:
– Говори!.. Говори, сволочь, иначе убью как собаку и заверну в свиную шкуру!