Чародей
Шрифт:
– Лук, алебарда, рыцарский поединок и рукопашный бой.
– Ты сказал «многих состязаний». Всего четыре?
– По стрельбе из лука на самом деле проводятся два состязания. Верхом и пешим.
Я кивнул и знаком велел Вистану удалиться.
Как только дверь за ним закрылась, Ури повалилась на колени и взмолилась о пощаде. Я заставил ее встать и сказал, что еще не решил, следует ли мне сохранить ей жизнь. Это была ложь: я не имел ни малейшего намерения убивать Ури, но счел нужным немного подержать ее в неведении, для ее же пользы.
– Я всегда любила вас, господин. Больше,
– Больше, чем королева моховых эльфов Дизири?
– Д-да, господин. Больше, ч-чем она.
– Хотя она никогда не предавала меня.
– Она не б-была рабыней С-сетра, господин. А я была.
– Баки тоже была рабыней Сетра.
– Д-да. – Она избегала моего взгляда.
– Когда Баки сломали позвоночник, ты не привела меня к ней, чтобы я исцелил ее.
Она вытянулась передо мной в струнку:
– Другие привели вас, господин, но вы не исцеляли Баки. Это сделал мальчик. Не этот мальчик. Другой.
– Тауг. Я хочу попросить тебя о трех вещах, Ури. Если ты выполнишь мои просьбы, я пощажу твою жизнь. Но никак не иначе. Ты меня понимаешь? Две мои просьбы суть простые вопросы, и тебе не составит труда ответить на них.
– Я ваша рабыня, – поклонилась она.
– Первый вопрос. Почему ты пришла, если знала, что я могу тебя убить? Ты не могла больше оставаться в Эльфрисе?
– Потому что вы не навеки здесь останетесь, господин. В Эльфрисе вы могли бы легко поймать меня вместе с вашим псом, – она указала на Гильфа, – и с вашей королевой и ее подданными. Я надеялась спасти свою жизнь покорностью и раскаянием.
– Ты говоришь смело, – заметил я, – но губы у тебя дрожат.
– От страха п-перед тем, кого они ж-желали бы п-поце-ловать, господин.
– Ладно, не будем об этом, Ури. Ты пришла. Я ценю твой поступок. Безусловно, он говорит в твою пользу.
Орг подобрался ближе ко мне, и я понял, что он собирается схватить Ури, как только она попытается пуститься в бегство.
– Вот вторая моя просьба. У граф-маршала есть книга, написанная в Эльфрисе.
Ури явно удивилась.
– Я хочу, чтобы ты выяснила, может ли он читать означенную книгу и есть ли у него какие-либо связи с Эльфрисом.
– Я постараюсь, господин. Я выясню все, что сумею.
– Хорошо. Вот третий, и последний вопрос. Он состоит из двух частей. Когда я ложился спать, кто-то предупредил меня, что среди подарков, привезенных Вистаном, есть один волшебный предмет. Это была ты?
Она кивнула:
– Я всегда стараюсь услужить вам, господин.
– Почему ты не задержалась, чтобы сказать мне больше?
– Я боялась. Как… как всегда, господин.
– Боялась магии?
Она помотала головой:
– Вас, господин.
– Магическими свойствам обладали все дары, мне преподнесенные? Или только один?
– Вы задаете вопрос, ответ на который уже знаете, господин.
– Значит, тебе не составит труда ответить на него и тем самым спасти свою жизнь.
Гильф поднял голову и недоуменно взглянул на меня.
– Только один, господин. Шлем. Вы сами знаете.
– Но я не знаю, чей это дар. А ты знаешь?
– Да, господин. Шлем отдала вам Борда. Я сама видела.
– У
– Нет, милорд.
Я внимательно вгляделся в лицо Ури, хотя мне редко когда удавалось понять по нему, лукавит она или нет.
– Совсем никаких?
– Никаких, господин. Мне попытаться выяснить?
– Не сейчас. Я надевал шлем, но ничего не произошло. Ты знаешь, в чем его секрет?
– Нет, господин, – помотала головой Ури. – Я сообщу вам, коли узнаю.
– Он внушает тебе страх?
– Да, господин. Как и вы.
Я пристально посмотрел на Орга, пытаясь сказать взглядом, что он не должен причинять никакого вреда Ури. Когда он вроде бы понял меня, я наклонился к мешку и вынул из него старый шлем. Когда я выпрямился, Ури яростно вырывалась из рук Орга. Я велел ей успокоиться и надел шлем.
Орг держал в своих объятиях существо из пламени и грязи, из навоза и горящей соломы, из полусгнивших потрохов, какие можно вынуть из нутра козы, сдохшей неделю назад. Гильф зарычал, словно видел точно такую же картину; и сам он был псом из чистого золота, с сердоликовыми глазами.
Через несколько дней после ночи, когда я видел яростно извивающуюся Ури в объятиях чудовища, сотканного из живых червей, открылся турнир. Означенный промежуток времени не представляет особого интереса. Ури я позволил обратиться в бегство, как только снял шлем. Тогда я не стал надевать его снова и не позвал Ури еще раз. Коли по ходу повествования мне придется обратиться к тем дням, я опишу их при необходимости.
Первый день турнира отводился боям на дубинках между простолюдинами. Я мог бы принять участие в состязании и испытывал великое искушение сделать это. Если бы я поддался искушению, право моего участия в поединке на пиках и в рукопашном бою подверглось бы сомнению. Но я (как и прочие рыцари) предпочел с интересом наблюдать за происходящим. В замке существовал обычай – выставлять вероятного претендента на победу против заведомо слабого бойца – второго среди лучших (по мнению помощника герольдмейстера) против новичка и так далее.
Таким образом, первый тур, в котором все пары сражались одновременно, закончился очень быстро – и тем более быстро, что участникам состязания не разрешалось надевать никаких доспехов, кроме кожаной куртки и кожаной шапки. Во втором туре каждая пара бойцов сражалась поодиночке; причем при составлении пар учитывалась последовательность, в какой одерживались победы в первом туре: боец, одержавший победу первым, сражался с бойцом, одержавшим победу последним, и так далее. В бою на дубинках главное значение имеют скорость и проворство, поэтому ни одна схватка не затянулась надолго; но все равно некоторые поединки длились больше времени, чем потребовалось бы на то, чтобы оседлать норовистого коня. В двух случаях противники долго не решались вступить в ближний бой. Оба раза слуги помощника герольдмейстера клали на землю вокруг них кольцом веревку, за которую не позволялось заступать и которую постепенно стягивали, ограничивая площадь арены, покуда один из них не падал наземь, сокрушенный ударом противника.