Чародей

Вулф Джин Родман

– Я сказал, что ни один из здешних рыцарей не может тягаться с вами, – добавил Поук. – А он говорит: «Значит, Эйбел Благородное Сердце, да?» А мы говорим: «Сэр Эйбел», – и он уходит прочь.

Я сказал, что сегодня мне предстоит драться на алебардах, и спросил, хотят ли они посмотреть. Оба поклялись, что все драконы Муспеля не заставили бы их отказаться от такого удовольствия, – и вот, мы трое и Вистан двинулись в замок вместе. Мой зеленый шлем висел на луке седла, и на нем развевался белый шарф королевы.

Я ожидал, что все мы будем биться одновременно, по крайней мере в первом туре. Но поскольку рыцарей, выступавших в данном состязании, было гораздо меньше, чем простолюдинов, участвовавших в боях на дубинках, все пары сражались поодиночке. Прошел не один час, прежде чем герольдмейстер Никры выкликнул мое имя. Как пришлось ждать мне, так подождет и мое письмо, пока я опишу схватки, которые видел.

Алебарды, по мнению многих, являются наилучшим оружием для защиты замка. Поэтому в каждом замке имеется значительный запас алебард: одни из них роскошные и богато отделанные, другие простые, предназначенные для крестьян и слуг. Именно такими мы и сражались, ибо для выступления на турнире используются алебарды со сточенными остриями наконечника и крючка и с затупленным лезвием. Воины надевают шлем и кольчугу, но щитом не пользуются, ведь для обращения с алебардой требуются обе руки.

Как и дубинку, алебарду держат одной рукой по центру древка, а другой ближе к железной насадке на нижнем конце, хотя существуют и другие способы, предпочитаемые немногочисленными знатоками. Древко у нее длиной примерно с рост Вистана. Длина всей алебарды равна росту владельца, или чуть больше. Она служит одновременно и щитом, но щитом, не загораживающим обзор. Сильный человек, умеющий отражать любые удары, остается практически неуязвимым, коли он достаточно проворен; но он должен отличаться поистине значительной силой и отбивать удары таким образом, чтобы противник не перерубил древко, хотя в бою на алебардах с затупленным лезвием такое маловероятно.

Большинство поединков, состоявшихся до моего выступления, тянулись долго, но к помощи веревки здесь не прибегали. Порой между выпадами проходило достаточно времени, чтобы человек успел обратиться к соседу и получить ответ, хотя в иные разы яростные удары следовали один за другим. Как рыцаря, неизвестного в Тортауэре, меня выставили против Бранна Броудфлада, который стал победителем состязаний в прошлом году. Он был могучим рыцарем, высоким и широкогрудым, но делал слишком длинные выпады. Я отбил направленное на меня острие алебарды в сторону и, шагнув вперед, ударил противника древком в лицевую часть шлема, одновременно сделав подсечку левой ногой. Он упал, и я одержал победу еще прежде, чем большинство зрителей успели направить на нас все свое внимание.

Во втором туре я сражался с одним из рыцарей королевы, Ламвеллом Чаусом. Он был ниже меня ростом, но очень проворным и нанес мне ряд ловких ударов, прежде чем я сбил его с ног.

К третьему туру осталось восемь рыцарей, включая меня. У меня сильно саднило под мышкой, и мой шлем был помят; означенные обстоятельства привели меня в ярость, и я бросился на своего соперника с твердым намерением убить его, коли получится, и он оказался поверженным наземь еще прежде, чем успел нанести хоть один удар. Он был благородных кровей, как и Свон, и приходился Свону дальним родственником.

Теперь нас осталось четверо. Я пошел в наступление на своего соперника с такой же яростью, как на предыдущего, и сбил его с ног еще быстрее, ибо первым же своим ударом перерубил древко его алебарды. Это был Робер Гринглори – славный, доблестный рыцарь, который позже сражался плечом к плечу со мной в Битве при реке.

Теперь нас осталось двое. Нам поднесли кубок со старым добрым вином, и мы выпили за здоровье друг друга. Мой соперник был самым могучим рыцарем из всех, когда-либо мной виденных; Воддет не превосходил его ни ростом, ни шириной плеч. Он не имел поместья, но путешествовал по стране и сражался за плату; таких рыцарей называют кондотьерами. Поначалу я решил, что он опасен единственно в силу своих внушительных размеров, ибо алебарда у него была вдвое короче моей, а древко толще. Однако уже через несколько секунд я понял, что опасаться мне следует скорее коварства и ловкости противника: во всем Скае не нашлось бы рыцаря, который знал бы больше хитрых приемов. Он ловил до блеска отполированным клинком своей алебарды солнечные лучи и направлял мне в глаза, ослепляя меня. Он ловко менял направление ударов, сыпавшихся на меня один за другим. Казалось, он никогда не выдохнется, ибо у него не было необходимости особо напрягать силы.

Он перерубил мое древко, и я продолжал сражаться, как недавно со мной сражался парень с переломленной пополам дубинкой, используя одну половину древка для отражения ударов и орудуя другой половиной то как топором, то как копьем, и наконец нанес противнику сильный удар по ноге, повредив колено, подскочил к нему, обхватил обеими руками, оторвал от земли и швырнул на землю.

Я немного отступил в сторону, когда он снял шлем, и выразил надежду, что нам никогда впредь не придется биться один на один, и зрители наградили меня одобрительными возгласами и бурными аплодисментами.

Но когда шум в толпе улегся, пропела труба, и он – сэр Геррун – был провозглашен победителем.

– Он подкупил судей! – с негодованием воскликнул Вистан.

Я помотал головой, поскольку своими глазами видел неподдельное удивление на лице сэра Герруна.

Вечером Поук постучал в нашу дверь. Вистан впустил его, и он, ударив костяшками пальцев по своему лбу, сказал:

– Там внизу двое, которые хотят увидеться с вами, сэр. Я понятия не имею, откуда дует ветер, только они дали мне это, – он показал мне маленькую золотую монету, – при условии, что я доложу вам. Можно мне оставить ее у себя?

– Конечно. Они представились?

– Только один, сэр. По имени Белос.

– Воинственный, – перевел Вистан (хотя я не уверен в правильности перевода). – Они могут оказаться наемными убийцами, сэр Эйбел.

Я сказал, что они с таким же успехом могут оказаться торговцами, пришедшими продать нам перья, или еще кем-нибудь, но я не знаю ни одного человека, желающего мне смерти, и двоих убийц явно маловато для рыцаря с оруженосцем, не говоря уже о Гильфе, Орге, Ансе и самом Поуке.

Посетители оказались худощавыми, молодыми на вид мужчинами в длинных плащах с капюшонами, пахнувших морем. Ни один из них не откинул капюшона и не пожелал встречаться со мной взглядом.

– Мы служим одной знатной даме из Тортауэра, – сказал первый. – Мы охотно откроем вам ее имя, коли вы отошлете прочь своих слуг.

Вистан разом ощетинился, и мне пришлось объяснить, что оруженосец не является слугой, хотя и служит рыцарю.

– Она желает поговорить с вами, причем для вашей же пользы. Мы отведем вас к ней, но вы должны пойти один.

– Вы отведете меня к ней, – сказал я, – но один я не пойду. По городу наверняка шастают грабители, а кроме вас, меня будет некому защитить.