Чарусские лесорубы
Шрифт:
— Что у вас случилось? — спросил Сергей, садясь на лавку рядом с мастером, поглядывая то на мать, то на Голдырева. — Слышал, о чем-то громко разговаривали, а как зашел — будто воды в рот набрали? Заговор, что ли, какой?
— С новостью к тебе пришел, — сказал мастер.
— Какой?
— Пилу у тебя забирают, передают на Моховой участок.
— Аха, как раз, отдам! Шел сюда, так думал, кому бы отдать… А вот этого не хотите — комбинацию из трех пальцев? Кто это выдумал отобрать пилу у Сережки Ермакова?
— Распоряжение начальника лесоучастка.
— Чибисова? Получит он от меня пилу!
— Сравнил тоже, Сергей: то жена, а это вещь, железина.
— Это моя-то пила железина? Сказал бы я тебе, кабы мамы тут не было! Хороша «железина», которая, можно сказать, одна обеспечивает лесом десяток новостроек.
— Пила без твоих рук ничего не сделает.
— А мои руки без пилы тоже ничего не стоят.
— Тебе новую дадут, электрическую.
— Спасибо! К этой я привык, приноровился, она меня не подведет. А электрическая пила — штука капризная. Я слыхал про нее. Захочет — повезет, не захочет — сиди возле нее, плачь… Нет уж, пускай другие электропилами работают, а я со своей бензомоторкой не расстанусь. Понадобится, так до самого министра дойду, он не позволит обижать передовиков производства… Это видал?
Ермаков достал из кармана брюк серебряные часы, отколупнул ногтем заднюю крышку и сказал:
— Читай: «Передовику лесной промышленности СССР Сергею Ефимовичу Ермакову за отличную работу. Министр лесной промышленности Орлов». Видал?! А хочешь отобрать у меня инструмент, которым, я работаю.
— Я тут ни при чем, — сказал мастер. — Я человек маленький. Мне дали распоряжение, я передаю тебе, а ты как хочешь. Иди разговаривай с Чибисовым.
— И пойду! — срываясь с лавки, сказал Ермаков, схватил свою фуражку, хлопнул дверью и побежал к конторке мастера.
— Сергей, а ужинать? — крикнула в окошко мать.
— Я к телефону, — ответил сын.
— Ну и кипяток! — сказал мастер, направляясь к двери.
Скоро Сергей вернулся; швырнул фуражку на кровать, прошел в передний угол за стол.
— Дай, мама, поесть. Я сейчас в Чарус пойду.
— Куда-а? — переспросила мать.
— В Чарус пойду, к директору… Ищут дурака, чтобы свой инструмент отдал.
— Куда же ты, Сереженька, на ночь глядя пойдешь? Народ теперь тут разный появился. Через Новинку ведь идти-то, а там, сказывают, всякие люди понаехали. Поспи, а утречком я тебя разбужу… Знамо, поддаваться им не надо. Гляди-ко, парень инструмент берег, холил, а теперь отдавай кому-то. Не уступай, сынок! Ежели что, так я сама письмо в Москву напишу, все равно разберут мои каракули и помогут нам. На свете не ты один. Пускай другие возьмут новые пилы, раскумекают, где что у них, где какая гайка, в чем душа держится, как ты доходил до всего, да и работают на славу. Зачем тебя переучивать?
— А знаешь что, мама?
— Что, сынок?
— Если у меня ничего не выйдет, вместе с пилой пойду работать в Моховое.
— Иди, сынок, иди, на то благословение даю!
— За свой дом нам нечего держаться.
— Верно, Сережа, за свой дом держаться нечего.
— Там новый построим.
— Новый построим, лесу кругом хватит. Пила будет с нами, и нам больше ничего не надо.
К окнам подошла с балалайкой ватага парней и девушек.
— Сережка, айда в клуб!
— Баян
— Не пойду! — сказал Ермаков и закрыл окно.
Достав новый праздничный костюм и голубую шелковую рубашку, парень начал переодеваться.
— Обожди, Сереженька, до утра, — опять стала уговаривать его мать.
— Все равно зря проваляюсь на кровати. До сна ли теперь? Пила-то у меня лежит в лесу, под елкой, и не подозревает, что ее ожидает. Завтра люди придут в лес, а она, как сирота, будет лежать под брезентом, под пихтовыми ветками.
И он шумно вздохнул.
17
К Новинке Ермаков подходил уже в темноте. Впереди за деревьями засверкало множество электрических огней. Новые большие дома издали казались двухэтажными пароходами, плывущими один за другим среди лесистых берегов.
Сергей вспомнил небольшой городок на берегу полноводной Камы, старенький домик на окраине с подгнившими углами, с развалившимися завальницами. Зимой в домике было холодно, неуютно, на окнах на целую четверть намерзал лед. Чтобы протопить железную печку, поставленную среди избы, ему с матерью приходилось с санками ходить в лес и рубить там пеньки, посохшие сучья, пурхаться в снегу. Вернувшись со смольем и хворостом, они окоченевшими руками торопливо растапливали печку и садились возле нее отогреваться. Печка топилась с шумом, постукивая неплотно закрывавшейся дверкой, быстро раскалялась, делалась красной. В избе сразу становилось жарко, окна начинали синеть, оттаивать, вода с них текла прямо на прогнивший пол. Мать доставала из голбца картошки, разрезала их на ломтики, подсаливала и клала на раскаленную печку, они быстро начинали поджариваться, их перевертывали ножичком, а затем начинали есть без хлеба; печеные картошки казались необыкновенно вкусными. Как-то мать размечталась. Поглядывая на сына в больших подшитых валенках, она гладила его взлохмаченные светлые волосы и говорила:
— Скоро ты, Сереженька, вырастешь большой, будешь работать, и мы избавимся от нужды. Женю тебя, и тогда мне можно умирать спокойно.
— А зачем тебе, мама, умирать, когда мы станем хорошо жить, — возразил мальчик. — Я, как закончу четыре класса, пойду работать на завод, поступлю учеником в столярный цех.
— Почему в столярный, а не в механический? Отец-то твой когда-то работал токарем?
— Из столярного цеха можно приносить стружки, обрезки досок, и нам с тобой не надо будет ходить с санками в лес.
— Если поступишь на завод, нам дрова с завода привезут. Выпишешь в конторе, тебе и привезут.
— Мама, а ты никогда-никогда не работала на заводе?
— Нет, сынок. Когда я была маленькой, как ты, меня родители отдали в работницы к богатому мужику. Мы жили в деревне. Мужик и его жена были злые-презлые. Я чертомелила на них в поле, на огороде… Приду, бывало, как пьяная, руки-ноги отнимаются, стараюсь до подстилки скорее добраться, ни есть, ни пить не охота. Перед революцией я у них надсадилась, стала чахнуть, сделалась, ровно щепочка, тоненькая да желтая. Держать уж меня такую не стали, за всю мою работу дали мне юбку с кофтой, ботинки с ушками, шалешку старенькую, да и выпроводили за ворота.