Час двуликого
Шрифт:
Решив так, поуспокоился Шамиль, поднял полную корзину с кукурузой, пристроил ее на бедро и понес к главному дому. Чердачное окно, забранное ставней, было прорезано в торце дома.
Приставив к стене лестницу, полез Шамиль на чердак. Алиева остановила свой нескончаемый аллюр, уперлась взглядом ему в спину, нервно подрагивая коленкой.
Из чердачной дыры пахнуло в лицо Шамилю жаром железа, пылью, сладковатым запахом подсушенной кукурузы. Привыкнув к чердачному сумраку, пригибаясь, понес он корзину в угол. Там свисали с подвешенных жердей два ряда кукурузы.
Обходя массивную кирпичную трубу, Шамиль зацепил ее корзиной. Что-то тихо хрустнуло, с шорохом осыпались комки раствора. Труба приглушенно, с грузинским акцентом сказала:
— ...не имею полномочий.
Шамиль оглянулся. Кособоко торчал вывернутый из трубы кирпич. Из отверстия приглушенно, четко лился густой бас:
— Мои полномочия заключаются в том, чтобы передать вам сроки прибытия нашего представителя. Он прибудет через Сухумский перевал. Встречать его поручено князю Челокаеву со своими людьми со второго на третье у подножия перевала.
Шамиль перевел дыхание, сглотнул — пересохло в горле. Пристраивал корзину, страшась пропустить хоть слово. Опустился на корточки, оперся плечом о трубу.
Голос Митцинского:
— Какова цель его прибытия? Или это тоже не в вашей компетенции?
Приглушенно забормотал толмач, переводя иностранцам.
— Ну почему же... если вкратце — непосредственный контакт нашего паритетного комитета с вашим повстанческим штабом и группой военспецов Антанты, анализ ситуации и смотр боеспособности ваших групп. В случае благоприятного впечатления предполагается помощь от комитета оружием, продовольствием, патронами с целью объединения наших усилий и одновременного выступления по всему Кавказу. Представитель, помимо этого, вправе отослать отзыв о результатах инспекции в Турцию, в грузинскую колонию и константинопольский комитет. Как видите, у него обширные полномочия. Один из организаторов колонии — ваш брат?
— Именно так, — сдержанно подтвердил Митцинский.
— В случае благоприятного отзыва к восстанию подключатся союзные силы Франции, Англии и Турции через границу. Так что в ваших интересах показать товар лицом. Надеюсь, моя информация не противоречит установкам, которые получили господа представители от своих правительств?
Что-то пробубнил голос англичанина.
— Смею вас заверить, она нисколько не противоречит нашим установкам, — заверил грузина переводчик.
— В таком случае на этом и закончим, — скрипнул стулом гость. — Мне надлежит сегодня же ночным поездом вернуться в Тифлис. Позвольте еще раз заверить вас, господин Митцинский, в глубокой заинтересованности комитета в координации нашего совместного движения. Комитет обладает вполне достаточной мощью для самостоятельного выступления. Но поскольку цели и задачи у нас общие до определенного периода, то целесообразно объединить силы. Разрешите откланяться.
Приглушенно хлопнула дверь. Шамиль растер онемевшее плечо, деревянно усмехнулся: были бы им с братцем завтра и встреча с гостем в лесу, и кинжал к его боку, и сведения. Шустрый господин — в полчаса управился. Ай-яй-яй, везет тебе, Шамилек.
Ташу Алиеву точила ревность. Она ревновала теперь Митцинского ко всем — к Ахмедхану, который охраняет его, к этой спесивой четверке иностранцев, имевших над ним заметную власть, к немому, с его собачьим взглядом. Немой беспокоил Ташу больше всего. Она искала и не могла найти причин для прозрения: немой чистил хлев, носил скотине корм, лущил кукурузу. Он почти не поднимал глаз. Именно это раздражало сильнее всего. Ташу хотелось исследовать глаза немого: а что там на дне? Мулле показалось, что немой — не такой уж немой. Правда, мулла с тех пор свихнулся. А немой вот он, жив-здоров, ломает во дворе работу. Кстати, где он... что-то долго застрял на чердаке.
Подталкиваемая дурной, сверлящей манией подозрительности, Ташу пошла к лестнице. Лестница была старой, сколочена из железотвердой чинары. Ташу поднималась медленно, стараясь не скрипеть перекладинами. Она благополучно добралась до самого верха, и лишь предпоследняя ступенька слабо визгнула под ногой. Переведя дыхание, Ташу подтянулась и заглянула в чердачную дыру. Глаза, привыкнув к сумраку, различили согнутую спину немого рядом с печной трубой. Немой лениво связывал концы рубашек у кукурузы и что-то мурлыкал. Ташу прислушалась и сморщилась как от зубной боли: мелодия была дика, хаотична, царапала слух — мелодия человека, отроду не слыхавшего песен матери в колыбели. Немой продолжал мурлыкать.
— Саид! — пронзительно, зло крикнула Ташу. Ей показалось, что спина дрогнула. Она позвала еще раз. Немой, не оборачиваясь, занимался своим делом. Ташу зло сплюнула, оглянулась. Внизу через двор к потайной калитке прошел закутанный в башлык гость Митцинского, следом поспешали провожатые. Ахмедхан встал, вышел за ними. Его долго не было. Ташу спустилась с лестницы.
...В комнате продолжался разговор. Митцинский перешел на французский язык. Турок Али-бей знал его, толмач переводил только Вильсону. Говорил Митцинский недолго, его резко перебил англичанин.
...Шамиль перевел дыхание. Гулко колотилось сердце, казалось, грохот его ударов слышен на весь чердак. Он услышал скрип перекладины в последний момент, успел задвинуть кирпич на место и выхватил из корзины початок кукурузы. Остальное — не дрогнуть от крика Алиевой — далось легче.
Пора было спускаться. Он засиделся на чердаке. Теперь появилась другая забота — отлучиться со двора. Вывалив кукурузу в темном углу, Шамиль спустился с чердака, сел на порог сарая. Ташу, прислонившись плечом к забору, зло смотрела ему в спину.
Вильсон отчитывал Митцинского, как мальчишку. Сегодня он впервые позволил это себе при остальных. Переводчик едва успевал за ним.
— Согласитесь, господин Митцинский, что вся ваша деятельность выглядит мышиной возней по сравнению с повстанческим движением в Грузии. Посланец паритетного комитета сказал немного. Но даже из этого можно представить мощь и деловитость организации Тифлиса. Мы же, вашими стараниями, топчемся на месте!
Доброявки бандитов к Советам с повинной, строительство дорог, школ и мостов в горах, эти коопторговские лавки, растущие как грибы. Наконец, тишь и благодать на железной дороге! Азербайджанская нефть и грузинские минералы потоком вливаются в обескровленную Россию! Вы, кажется, всерьез решили помочь стать ей на ноги? А грозненская нефть?
— Вы прекрасно понимаете, господин Вильсон, мне как-то нужно создавать видимость своей лояльности в ревкоме. Я не вправе дискредитировать себя до определенной поры! — звенящим голосом сказал Митцинский. Душили ярость, стыд, его секли нотациями, как мальчишку.
— До определенной поры? — поднял брови француз. — До какой, позвольте узнать? До построения красными социализма?
Турок Али-бей молчал. Он щурил глаза и думал: «Это хорошо. Это очень хорошо. Осман вытерпит все это, он не забудет, когда придет время. Исламист такого не должен забывать».