Час эльфов
Шрифт:
Глухой ночью их стая проникла через ход в стене, возле которого спали сморенные усталостью стражники, а потом разбежалась по спящему городу. Это была ужасная резня – в церкви, посреди ночи, во время заутрени монахи были растерзаны десятком хищников. Город в ужасе пробудился от отчаянных предсмертных воплей тех, кто пал жертвой их когтей и клыков. Казалось, они повсюду – даже во дворце, даже в коридорах, ведущих в королевские покои… Вооруженные мужчины прочесывали город, освещая все закутки на самых узких улочках целым лесом факелов, женщины в слезах кричали от ужаса, а волки прятались, чтобы затем внезапно возникнуть, подобно зверям из преисподней, набрасывались на людей и падали под ударами их копий. И так продолжалось всю ночь.
С
Каждое утро Утер обходил дозоры, кутаясь в свой меховой плащ. Ему нравились ледяной ветер и падавший крупными хлопьями снег, и возвращался он только тогда, когда его сапоги начинали похрустывать от мороза, а сам он уже больше не мог выносить холод. Окружающая местность, серая и плоская под зимним солнцем, представляла мрачную картину для глаз и ничтожное утешение для души, но даже это было лучше, чем гибельная атмосфера, царившая во дворце. Крутом, куда ни падал взгляд, были лишь страдание и безысходность. Мелкие бароны, свободные крестьяне и духовенство бежали, оставив имущество, скот, своих мертвых, а иногда и раненых. Или еще хуже того… Некоторые, поддавшись страху, бежали без оглядки, бросая жен и детей. Поникшие головы, блуждающие взгляды. К горю примешивался стыд.
Утер с самого начала осады и разгрома королевского войска не имел вестей из владений великих сеньоров: разумеется – от Соргаллей, потому что это герцогство приняло на себя первый удар захватчиков, но оставались еще Лионесс, Оркания, Кармелид… Да, именно Кармелид… Никто из людей, которым удалось укрыться в городе, не мог сказать ему, жив ли герцог Лео де Гран. Получалось так, будто войско было разбито в одночасье, будто каждый воин, лучник, щитоносец или рыцарь дрался в одиночку, чтобы спасти свою жизнь, а битва так и не состоялась. Многие отряды подошли к Лоту в последующие дни, даже целыми поместьями во главе с бароном и со священником, но несмотря на весь этот народ, в Лоте не хватало мужчин, чтобы создать ополчение, выйти, наконец, за крепостные стены и встать против монстров в открытом поле, вместо того, чтобы погибать от холода, голода и страха, ожидая последнего штурма. Больше не осталось достаточно смелых мужчин. Не осталось надежды, воли к победе. Были лишь потерпевшие крушение люди, вцепившиеся в обломки своей жизни, надеющиеся только прожить еще хоть немного, пережить зиму.
Какое-то движение вдалеке отвлекло Утера от его горьких мыслей. С бьющимся сердцем он приник к парапету между двумя амбразурами и наполовину высунулся из-за крепостной стены, чтобы лучше видеть, но сомнений не было: небольшой отряд всадников и несколько повозок двигались к городу. Король откинулся назад, поискал глазами стражников и окликнул первого попавшегося, и в это время с угловой башни раздался звук рога. К счастью, дозорные не спали. Они тоже их увидели… Десятки вооруженных людей тотчас же показались из каждой бойницы, разошлись по всей заснеженной дозорной дорожке и, как он, свесились вниз, чтобы лучше рассмотреть обоз, продвигающийся по насыпанной дороге. Минул первый миг беспокойства, и послышались радостные восклицания стражников. Это был первый признак жизни, который им довелось увидеть за много дней за пределами крепостных стен. Всадников было не так много, чтобы можно было подумать о воинском подразделении, у них не было ни знамен, ни хоругвей, не было даже копий. Обоз составляли две повозки, странные упряжки которых более напоминали носилки, чем фургоны, но это были люди, без всякого сомнения, и раз они смогли добраться сюда, значит, возможно, волки ушли…
Стражник с посиневшим от холода лицом под засыпанным снегом капюшоном подошел к королю, чтобы выслушать приказ, и Утер дружески обнял его за плечи,
– Спустись к бойницам, – сказал он. – Прикажи опустить подвесной мост, но пусть пока их не впускают внутрь. Давай быстрее…
Вояка побежал со всех ног, рискуя растянуться на обледенелой дозорной дорожке, а король снова свесился между зубцами. Он насчитал не более десяти всадников, они были тепло одеты, закованы в латы, на крепких лошадях, однако это не были ни воины, ни рыцари. Подойдя к городским стенам, они замедлили ход, а некоторые даже спешились, давая отдых своим загнанным лошадям. Оказавшись в нескольких туазах от бойницы, защищавшей главные ворота, один из них, все еще сидящий верхом, подъехал к откосу и поднял руку в знак мирного приветствия.
– Дайте прибежище, во имя Маольт из Скатха! Мы привезли вести для короля!
У Утера от изумления перехватило дыхание, и он, невольно улыбаясь, отошел от парапета. Маольт… Маольт из Скатха… Последний раз, когда они виделись, это было в ее логове, в подземельях Каб-Бага. Сколько с тех пор воды утекло… Он еле сдерживался, чтобы не побежать под взглядами этих людей, но постарался сойти с дозорной дорожки как можно быстрее, спустился в угловую башню и сбежал вниз по лестнице до самого двора, откуда в несколько шагов достиг сторожевого поста у подъемного моста.
Его люди вопросительно смотрели на него, дрожа от нетерпения и надежды.
– За мной, – сказал он.
Еще несколько шагов, и он оказался снаружи, обдуваемый ледяным ветром, зажмурив глаза от снежного вихря. Он ухватился за повод лошади посланца и потрепал ее по шее. Бедное животное казалось уставшим до крайности, было покрыто пеной, несмотря на снег, и тяжело вдыхало свежий морозный воздух.
– Слезай, – приказал он всаднику. – Пусть отведут лошадь в конюшню, запрут там и не дают пить по крайней мере час, иначе она околеет!
Человек подчинился с большой неохотой, передал поводья стражникам и остался стоять, разглядывая короля. Эти глаза, эта угрожающая ухмылка, эта одежда из темной кожи, ножи, прицепленные к поясу, на пальце кольцо, отмеченное руной Беорна… Этот человек был убийцей, потрошителем из Гильдии, и его место было на виселице. Он нехотя посторонился, уступив дорогу Утеру, постаравшись выразить взглядом по возможности большее презрения и неуважения, и король почувствовал, как позади него задрожали от негодования его стражники.
– Как твое имя? – спросил Утер.
– Герри… Герри Сумасброд, – ответил тот, вздернув подбородок.
– Оно тебе подходит… Разоружите его и обыщите хорошенько. Ни один из этих людей не войдет в город с оружием!
Затем он подошел к первой повозке, похожей на большие носилки, запряженные четверкой лошадей, возница которой был наполовину засыпан снегом и казался промерзшим до костей. Обойдя упряжку, он откинул кожаный полог, прикрывающий возок. Горячее пахучее облако дохнуло ему в лицо. В следующую секунду разодетый в нелепые шелковые одежды молодой человек с пронзительным визгом приставил ему к горлу нож. Утер мгновенно отклонился и схватил его за запястье, заломил руку и швырнул в снег. Щеголь плюхнулся на четвереньки, и все смогли заметить, что под роскошными платьями ничего не было, но тут же вскочил под насмешки своих компаньонов.
– Король собственной персоной! – проскрипел старческий голос из кучи подушек, мехов и одеял. – Какая честь для старой Маольт!
И она показалась, отекшая и седая, из вороха тряпья.
– Ты совсем не изменился, мой миленький, – жеманно проговорила она. – Все такой же красавец, да, да, да…
– Да и ты тоже, ты тоже совсем не изменилась, Маольт из Скатха. Разве что покинула свою башню.
Старая скупщица краденого улыбнулась и стала напяливать на себя все, что было под рукой.
– Ты хочешь заморозить до смерти старую Маольт, мой недотрога! Иди ко мне, ты меня согреешь, Да, да.